Подростки бессмертны - [20]

Все эти догмы я принимала за чистую монету, и, считая образцом поведения, старалась соответствовать, как всегда действуя от души: честно ходила грязной, избегая душа, пила не просыхая, гадила в подъездах, не брезговала бычками, найденными на улице, когда сигарет не было. Я искренне верила, что так и надо себя вести, часто перешагивая через брезгливость. Неудивительно, что у Вадика я вызывала отвращение, хотя тогда не понимала этого. Мне казалось, что такая «безбашенность» наоборот должна нравится на тусовке всем без исключения. Ну не идиотка ли?

Тем временем Оля с Викой от меня потихоньку отдалялись: даже для них мое поведение начинало казаться странным. Вика продолжала тусоваться с фанатами Мумий Тролля и Земфиры, а Оля нашла новую подружку в школе — быдловатую и самоуверенную мажорку Юлю, а я ревновала и в душе обижалась: «Оля, ну как ты могла променять меня, непонятую и глубокую, на это хабалку?»

— Прикинь, мне химичка такая говорит, — гордо рассказывала эта кошмарная Юля в школьной курилке, — типа двойку тебе за контрольную. А я ей, типа вы не боитесь домой-то ходить, мало ли что с вами может случиться, — перед всем классом намекала она на расправу над учительницей. Мне же от ее слов было как-то противно, даже для меня подобные угрозы учителю были немыслимы. Оля же уверяла, что у Юли очень добрая и ранимая душа, во что верилось с трудом.

В школе тогда появилось новое веяние среди «элиты»: героин — это считалось невероятно круто. Героин был прерогативой «гоповского» мира, среди ниферов же он не сыскал популярности (видимо, из-за относительной дороговизны), у нас властвовал «демон-алкоголь». А моя недавняя защитница Катя, являясь самой авторитетной фигурой школы, просто не могла остаться в стороне от новой моды. Но пока она ширялась лишь от случая к случаю.

Одновременно мы начали немного сближаться с Василисой, несмотря на огромную разницу в возрасте: оказалось, что она живет неподалеку, мы часто возвращались с игр вместе, а иногда она просила выгулять своего бурят-монгольского волкодава Бьёрна. Я с детства до смерти боялась собак (лет в пять покусала овчарка), но с Бьёрном, к моему удивлению, мы сдружились. А он даже Василисину маму к себе не подпускал, но ко мне отнесся покровительственно, считая несмышленым ребенком. Эта была единственная собака-друг в моей жизни.

— Вот знаешь, за что я тебя люблю, — призналась как-то Василиса. Я была сильно удивлена подобным заявлением, — ты на меня в детстве похожа.

Как же похожа? Василиса могла заткнуть за пояс любого — не то, что я. Хоть в тусовке она уже и считалась «старухой», и практически не появлялась нигде, кроме игр, о ней до сих пор ходила молва: она слыла задирой и агрессором, некоторые помнили ее жестокие расправы над несогласными, за что «молодняк» ее побаивался и ненавидел. Честно говоря, я тоже ее побаивалась, но больше уважала. Она была для меня непререкаемым авторитетом. Восхищали ее живой ум и умение зрить в корень, понимать суть вещей, ироничность и остроумие. Общаясь с ней, я казалась себе непроходимой тупицей и неудачницей, не умевшей завоевать уважение окружающих.

— Эх, да какие вы панки, — насмешливо говорила она, поедая соленую мойву, на которую я брезгливо морщилась, — че ты ее так берешь двумя пальцами? А что это у тебя за нарочно порванные джинсы? Сильно старалась, небось? Вот мы-то джинсы до дыр занашивали, а не рвали специально, — в ее голосе послышались ностальгические нотки. А я дико засмущалась, что опытная Василиса усомнилась в моей истинной принадлежности к панк-культуре.

А однажды я заметила ее на входе во дворец культуры, где проходил очередной сейшен. Видимо, моя мама (которая часто созванивалась со взрослой Василисой с просьбой образумить меня), попросила «проконтролировать» непутевую дочурку. Я случайно увидела ее у дверей, когда она говорила кому-то из «стариков» приглядеть за мной, представив родной сестрой (она вообще всем говорила, что я ее сестра). Эта забота тогда меня сильно растрогала.

На «поляне» у меня появилась новая подружка «Мотильда». Эта девочка была старше на пару лет, росла с бабушкой, то есть абсолютно бесхозной, и, разумеется, стала полной оторвой. Так как меня безудержно тянуло на дно, то из всех ниферов (а среди них было немало и довольно приличных людей, домашних) я, разумеется, выбрала самую скатившуюся приятельницу.

— Пошли аскать, — позвала как-то Мотильда.

— А что это такое? — не поняла я.

— Ну ты совсем отсталая, что ли, — усмехнулась та, — ща научу, как денег заработать.

«Аскание» сводилось к выпрашиванию денег у прохожих. Мы подходили к незнакомцам с печальными глазами и просьбой «добавить мелочи на проезд». Таким образом удавалось заработать рублей по пятьсот за несколько часов, вызывая жалость — бешенные деньги по тем временам.

Однажды какой-то нетрезвый десантник, когда я клянчила у него мелочь, схватил меня за шиворот:

— Хули ты тельняшку-то надела, тварь малолетняя! Вот я служил, а ты че, совсем охуела, — тогда я разгуливала в подаренной каким-то панком дырявой тельняшке, край которой виднелся из-под пуховика, — а ну снимай быстро, не позорь!