Подозреваются в убийстве - [10]

– Не помню. Это мое упущение, – сознался Осташный.

– Дел невпроворот… вот я и дал маху. Не разобрался что и как…

"Не разобрался или не захотел разбираться? – вспомнил следователь о фотографии в кармане, но до нее черед еще не дошел.

– С Рябцевым проще, – продолжал Осташный. – Он на место Басаргиной метил, это ни для кого не секрет. Вот и цапались…

– Карьерист?

– А кто из нас не карьерист? Повышение по службе редко кому в тягость. Не так ли?

– Возможно…

"Сейчас или позже? – соображал Калашников, незаметно для Осташного прикасаясь к картону фотографии.

– Нет, рано. Слишком все зыбко. Нужно еще переговорить кое с кем. И подключить угрозыск – пусть проверят досконально. Но пробный камень запустить следует".

– И последний вопрос… – Калашников демонстративно спрятал блокнот и ручку в карман, давая Осташному понять, что вопрос особой важности не представляет. – Личного плана, скажем так…

– Готов ответить, – облегченно вздохнул директор и заулыбался.

– Как вы относились к Басаргиной? Я имею в виду неофициальные отношения. Басаргина – женщина одинокая и красотой не обделена… – Калашникова неожиданно покоробило – он почему-то вспомнил слова понятого Самохина: "… И так же, как и вы, – надеюсь, не станете отрицать? – вовсе не равнодушен к женскому полу".

– Вопрос и впрямь… личного плана… – Осташный нахмурился, видимо, собираясь сказать что-то резкое, но сдержался. – И я, признаюсь, не понял – с какой стати вы мне его задали?

– Ну что же, считаем, вы на него ответили, – поднялся Калашников. – Служба такая, – доверительно улыбнулся Осташному, – неприятные вопросы задавать.

– Но я все-таки отвечу, – директор встал и вышел из-за стола. – Я ей симпатизировал. Но не больше!

– Спасибо, Демьян Федорович! – Калашников энергично тряхнул руку Осташного.

И добавил уже у двери:

– До встречи!

От этих слов лицо Осташного вдруг закаменело, но этой метаморфозы Калашников уже не видел, поскольку вышел в приемную.

С секретаршей директора он договорился встретиться у нее дома. А пока решил заглянуть в тарный цех, чтобы побеседовать с заместителем Басаргиной и слесарем Агапкиным.

Цех поразил чистотой и каким-то домашним уютом: сверкающий кафель полов, яркие занавески на окнах, много цветов, а в дальнем конце за ажурной деревянной перегородкой тихо журчал среди камней крохотный фонтанчик. Вокруг него были расставлены скамейки из гладко оструганных и отлакированных брусьев, а на столике возле стены посверкивал крутыми боками здоровенный самовар. Здесь же высилась горка чайной посуды и стояла стеклянная сахарница. И снова цветы – в горшочках, ящичках, напольных вазах.

Калашников залюбовался вышитой скатеркой, прикрывающей столик: видно было, что вышивала его талантливая мастерица.

– Нравится? – невысокий цыганковатый мужчина, скептически ухмыляясь, покуривал, наблюдая за Калашниковым.

– Здорово.

– Начальницы нашей рукоделие, – сплюнул. – Показуха – первый сорт.

– Почему показуха? Культура производства.

– Это по науке. А как по-моему, так лучше бы о запчастях к моечным машинам заботились. Все на честном слове держится. До ночи из цеха не вылезаем, варганим кто что горазд. Проволочки крутим да заклепки-заплатки ставим.

– Работают ведь, – следователь бросил взгляд в сторону свежеокрашенных моечных машин.

– Ага, работают, – словно обрадовался его собеседник. – Еще бы. Вот так все и говорят – работают, план дают, что еще нужно… Придет комиссия, поахают, глядя на этот ажур, – показал на цветы, – и восвояси. Как же – передовой цех, культура производства… А то, что мы тут до седьмого пота корячимся не только после работы, но и в выходные дни, – кому до этого дело?

– Надеюсь, не бесплатно?

– Платят… – неожиданно сник собеседник и вдруг заторопился. – Пойду. Дела…

– Постойте, – придержал его за рукав Калашников. – Как мне найти слесаря Агапкина?

– Ну я Агапкин, а что? – нахохлился тот. Калашников показал ему удостоверение.

– Понятно. С вещами или как?

– С чего вы взяли? – улыбнулся следователь.

– А кто знает, что у вас на уме.

– Я по поводу Басаргиной. Вы, наверное, уже кое-что слышали?

– Кое-что слышал, но меня это не касается.

– Нам нужно поговорить, желательно наедине.

– Пройдемте в слесарку, там нынче пусто.

– Что так?

– У кого отгул за прогул, а кто на радостях в цех розлива завеялся на "стыковку" с тамошними слесарями.

– Почему на радостях?

– Басаргиной нет, а Рябцеву все до лампочки…

С Агапкиным беседовали долго. В конце разговора Калашников спросил:

– А все-таки из каких средств вам оплачивают сверхурочные и работу в выходные дни?

– Да как вам сказать… – Агапкин потер щетину на подбородке. – Не интересовался. Хорошо платят. Премиальный фонд, говорят.

– Кто именно вам выдает деньги?

Агапкин зыркнул на следователя, помялся немного и уже собрался было ответить, как вдруг побледнел и уставился на входную дверь.

Калашников обернулся. На пороге слесарной мастерской стоял заместитель начальника тарного цеха Рябцев.

Отступление 2

Главбух не в настроении; он хмуро смотрит на Басаргину, которая принесла очередной акт на списание боя стеклопосуды. Басаргина, наоборот, весела, свежа, разговорчива. За окном кружит первый снег, небо блеклое, грустное – глубокая осень. В кабинете уютно, тепло, возле стола светятся оранжевые нити электрокамина.