Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - [80]

«Ничто в мире не сохраняется в тайне навсегда, — пишет в романе „Без имени“ (1862) Уилки Коллинз. — Предатель — песок, на котором можно видеть оставленные кем-то следы; доносчица — вода, выдающая чье-то утопленное тело… Через дверной проем глаз вырывается наружу скрытая в темнице мысли ненависть… Куда ни глянь, закон неизбежного раскрытия тайны является одним из законов природы: продолжительное сохранение тайны — это чудо, которого мир пока не видел».

Глава 16 УЖ ЛУЧШЕ БЫ ОНА БЫЛА СУМАСШЕДШЕЙ

Изложенный в этой и последующей главах рассказ о событиях 1865 года базируется в основном на публикациях «Дейли телеграф», «Таймс», «Солсбери энд Уилтшир джорнэл», «Обсервер», «Вестерн дейли пресс», «Сомерсет энд Уилтс джорнэл», «Пенни иллюстрейтед пейпер», «Глобал ньюс», «Бат кроникл», архивах лондонской полиции (3-61) и министерства внутренних дел (144-20-49113). Другие источники указаны в тексте.

Апрель — июнь 1865

Во вторник, 25 апреля 1865 года, Констанс Кент села в Брайтоне на поезд. Добравшись под палящим солнцем до вокзала Виктория, взяла кеб и направилась в здание мирового суда на Бау-стрит.[84] Ее сопровождали преподобный Вагнер в своем облачении викария и Кэтрин Грим, старшая послушница пансиона Святой Марии, также в полном облачении (длинное черное платье с высоким белым воротником). На Констанс была свободная накидка. Выглядела девушка, по описанию автора статьи в «Дейли телеграф», «бледной и печальной, но совершенно спокойной». Войдя около четырех пополудни в здание, она заявила находившимся внутри судейским, что хочет сделать признание в убийстве.

Суд на Бау-стрит — первый и самый известный из мировых судов в Лондоне — занимал два строения с террасами со стороны фасада в пользующемся дурной репутацией районе неподалеку от «Ковент-Гардена» и оперного театра. Снаружи, под газовым фонарем и барельефом с королевским гербом, дежурил полицейский. Констанс и ее спутников провели узким коридором в зал судебных заседаний, находящийся за главным зданием. Он был разделен на секции железными перилами, за ними находились деревянные скамейки, столы, трибуны. Сквозь застекленный потолок ярко светило солнце, на некрашеных стенах висели часы и несколько картин.[85] За судейским столом сидел главный судья, сэр Томас Генри. Констанс протянула ему заранее заготовленное письмо и села неподалеку. В этот не по-апрельски жаркий день в зале было душно, дышалось тяжело.

Сэр Генри прочитал письмо, написанное на шелковой бумаге четким красивым почерком:

В ночь на 29 июня 1860 года я, Констанс Эмили Кент, в одиночку, без чьего бы то ни было содействия, убила некоего Фрэнсиса Сэвила Кента. Ни с кем своими намерениями я не делилась, а равно никому не признавалась впоследствии в своей вине. Никто не помогал мне ни совершить это преступление, ни скрыть его.

Судья посмотрел на Констанс.

— Следует ли понимать дело таким образом, мисс Кент, — проговорил он, — что вы делаете это признание по доброй воле, без чьего бы то ни было давления?

— Да, сэр. — Голос Констанс, как сказано в «Таймс», звучал «твердо, хотя и грустно».

— Все, что вы собираетесь здесь сказать, будет запротоколировано и может быть использовано против вас в суде. Ясно?

— Да, сэр.

— Написан ли лежащий передо мной документ вами собственноручно и по доброй воле?

— Да, сэр.

— В таком случае пусть формула обвинения будет написана с ее собственных слов.

Клерк переписал формулу на официальном голубом бланке, осведомившись лишь у Констанс, как пишется ее второе имя — «Emily» или «Emilie».

— Не важно, — ответила она, — иногда я пишу так, иногда иначе.

— Но я вижу, что в признательном письме, написанном, как вы утверждаете, собственноручно, значится Emilie.

— Да, сэр.

Сэр Генри предложил ей подписать бланк.

— Должен предупредить вас, — добавил он, — что речь идет об исключительно тяжком преступлении и что признание в нем будет использовано против вас в суде. Я распорядился, чтобы в выдвинутом против вас официальном обвинении были использованы ваши собственные выражения, но если не желаете, можете не подписывать этот документ.

— Если это необходимо, я готова, — сказала Констанс.

— Крайней необходимости нет, это зависит от вашего желания, — повторил сэр Генри. — Я приобщу ваше заявление к материалам дела, но перед тем должен еще раз спросить вас, делаете ли вы признание по собственной воле, без всякого давления со стороны, откуда бы оно ни исходило.

— Да, сэр, это мой собственный выбор.

Сэр Генри повернулся к преподобному Вагнеру и попросил его представиться. Вагнер был человек известный; выпускник Итона и Оксфорда, он потратил часть доставшихся ему по наследству денег на строительство пяти церквей в Брайтоне. Окна и алтари в них декорировали по его заказу такие видные художники, как Эдвард Берн-Джонс, Огюст Пужен и Уильям Моррис. Он основал морской курорт, превратив его в нечто вроде англиканского центра. Многие же считали его папистом, представляющим опасность для английской церкви.

— Я слуга Божий, пожизненный викарий церкви Святой Марии в Брайтоне. — У викария были привлекательное округлое лицо и узкие внимательные глаза. — Констанс Кент я знаю почти два года — с лета 1863-го.