Подожди до весны, Бандини - [53]

– Оставьте ее в покое, – сказал он им. – Она хочет побыть одна.

Он велел Федерико принести ей одеяло. Тот стянул одно с кровати, спустился в погреб, подошел к ней и набросил ей на плечи. Она встала, одеяло сползло и накрыло ей ноги. Делать больше нечего. Они поднялись наверх и стали ждать.

Прошло много времени, и она появилась. Они сидели на кухне вокруг стола, перебирая учебники, изо всех сил изображая прилежание, стараясь выглядеть послушными детьми. Они увидели ее пурпурные губы. Услышали серый голос:

– Вы поужинали?

Конечно, поужинали. Роскошный ужин у них получился. Сами приготовили.

– Что вы ели?

Они боялись ответить. Пока Артуро не осмелился:

– Хлеб с маслом.

– У нас нет масла, – сказала она. – В этом доме нет масла уже три недели.

От этого Федерико расплакался.

* * *

Утром, когда они уходили в школу, она еще спала. Август хотел зайти к ней и поцеловать на прощанье… Федерико – тоже. Им хотелось сказать ей что-нибудь про свои школьные обеды, но она спала, эта чужая женщина, которой они больше не нравились.

– Лучше оставьте ее в покое.

Они вздохнули и вышли из дому. В школу. Август и Федерико – вместе, а немного погодя – Артуро, чуть-чуть пригасив огонь в печке и оглядевшись напоследок. Разбудить ее? Нет, пускай уж спит. Он налил воды в стакан и поставил ей на тумбочку у изголовья. Затем – в школу, на цыпочках.

– Псссст, Герти.

– Чего надо?

– Видела Розу? – Нет.

– Да что там с ней такое?

– Не знаю.

– Болеет?

– Не думаю.

– Ты не можешь думать. Ты слишком тупая.

– Вот и не разговаривай со мной.

В полдень он снова пошел на поле. Солнце до сих пор сердилось. Насыпь вокруг внутреннего поля высохла, снег по большей части стаял. Только в одном месте под оградой правого поля в тени ветер намел сугробик и накинул на него грязное кружево. В других же местах было сухо – отличная погода для тренировки. Остаток обеденного перерыва он провел, созывая членов команды. Как насчет разминки вечером? – поле отличное. Те слушали его со странными выражениями на лицах, даже Родригес, кэтчер, единственный пацан во всей школе, любивший бейсбол так же фанатично, как и Артуро. Подожди, говорили они. Подожди до Весны, Бандини. Он с ними спорил. И выиграл спор. Но после уроков, просидев целый час в одиночестве под тополями на кромке поля, он понял, что никто не придет, и медленно отправился домой – мимо дома Розы, по той же стороне улицы, прямо мимо Розиной парадной лужайки. Трава на ней была такой зеленой и яркой, что во рту чувствовался ее вкус. Из соседнего дома вышла женщина, подобрала свою газету, пробежала взглядом заголовки и подозрительно уставилась на него. Я ничего не делаю – иду себе мимо. Насвистывая гимн, он зашагал дальше.

Глубокие дни, печальные дни.

В тот день мать постирала. Он подошел к дому по переулку и увидел, как на веревке сохнет белье. Стемнело, и вдруг стало холодно. Белье висело жестко и мерзло. Он перещупал все задубевшие шмотки, проходя по дорожке, проводя рукой по веревке до самого конца. Странное время для стирки – раньше белье всегда стиралось по понедельникам. А сегодня – среда, может, даже четверг; но уж точно не понедельник. Да и стирка странная. Он остановился на заднем крыльце и задумался над этой странностью. И тут увидел, в чем дело: вся одежда, висевшая на веревке, принадлежала его отцу. Ни его, ни братьев – даже пары носков не было.

На ужин – курица. Он остановился в дверях: голова закружилась от запаха жареной курицы, защекотавшего ноздри. Курица – но откуда? В курятнике оставалась одна птица – Тони, здоровенный петух. Мама ни за что не зарезала бы Тони. Мама любила этого Тони с его задорным толстым гребешком и прекрасным модным хвостом. На его ноги со шпорами она цепляла красные целлулоидные браслетики и смеялась, когда он вальяжно расхаживал с ними по двору. Но это был Тони: на разделочной доске он увидел браслетики, разломанные пополам, будто два красных обрезанных ногтя.

Немного погодя его разодрали на части, хоть мясо и было жестким. Мария же к нему и не притронулась. Она сидела, обмакивая хлеб в тоненькую пленочку оливкового масла, размазанную по тарелке. Вспоминали о Тони: что за чудесный петух был! Размышляли о его долгом правлении в курятнике: это было еще тогда. Мария макала хлеб в масло и просто смотрела перед собой.

– Что-то происходит, но что – никогда не знаешь, – произнесла она. – Потому что, если веришь в Господа, нужно молиться, но я никогда не болтаю об этом всем и каждому.

Их челюсти перестали двигаться, они посмотрели на нее.

Молчание.

– Что ты сказала, Мамма?

– Я ни слова не говорила.

Федерико и Август переглянулись и попробовали улыбнуться. Затем Август побледнел и изменился в лице, встал и вышел из-за стола. Федерико схватил кусок белой курятины и тоже ушел. Артуро сжал под столом кулаки – пока ладони не заболели так, что желание заплакать пропало.

– Какая курица! – сказал он. – Ты должна попробовать, Мамма. Один кусочек.

– Что бы ни случилось, надо верить, – сказала она. – У меня нет красивых платьев, и на танцы я с ним не хожу, но у меня есть вера, а они этого не знают. Зато Бог знает и Дева Мария, и, что бы ни случилось, они это знают. Я иногда тут весь день сижу, и, что бы ни случилось, они знают, потому что Господь на кресте умер.