Поднявший меч - [50]

Но миссурийцы продолжали нападать на фермы: грабили, грозили, требовали, чтоб янки убирались из Канзаса.

Священник Уайт, южанин и яростный защитник рабства, произносил проповеди, в которых призывал беспощадно расправляться со всеми негролюбами, проклинал семью Браунов, называя их наглыми аболиционистами. Ночью в дом Уайта ворвались рослые парни, их лица до глаз были укутаны платками и шарфами.

Уайт был в отъезде. Перепуганная жена плакала и просила:

— Не убивайте детей, джентльмены, ради бога, не убивайте детей.

— Мы не южные бандиты и не убиваем пи детей, ни женщин. Но вашему достопочтенному крикуну скажите, что если он не перестанет подстрекать болванов и негодяев, защищающих рабство, к разбоям и убийствам, то ему заткнут глотку горячим свинцом.

Ночные гости забрали ружье, бочонок пороха, седла и четырех лошадей священника.

— Он хочет воевать, и это паши военные трофеи.

Уайт бежал в Миссури и там на митингах кричал, что на него напали сыновья Брауна со своими приятелями янки.

В городок Поттавотоми, в десяти милях от поселка Браунов, приехал судья Кэйто. Он был известен как сторонник рабства. В городке он разбирал местные тяжбы, судил за кражи, потравы, драки. Он объявил на судебном заседании, что принял решение арестовать семейство Браунов за дерзкие надругательства над законами территории, запрещавшие посягать на священное право белого человека владеть черными рабами, и также за грубые нарушения мира и порядка.

Джон Браун, узнав про заявление судьи, сказал:

— Салмон и Генри, собирайтесь. Вы завтра отправитесь в Поттавотоми, придете на заседание суда и будете спокойно сидеть, слушать. Не задевайте никого. Если вас осмелятся арестовать, мы вас отобьем. Но я уверен, что этот злодей не осмелится.

Салмон шагал рядом с молчаливым свояком по дороге, размягченной первыми весенними дождями.

— Отец, пожалуй, все-таки слишком доверяет провидению. А что, если этот судья дьявола арестует нас, а его пьяные головорезы захотят поиграть в палачей — двух пуль или двух намыленных веревок они уж не пожалеют. Потом, вероятно, провидение воздаст им за наши муки. Но мне что-то не очень хочется вкусить мученическую смерть. Я мог бы и подождать.

— Не робей, Салмон, старик знает, что делает. Он не стал бы нас посылать на гибель. И доверяет он не только провидению. Братья, Джон, Фредерик и Оуэн, сегодня взяли ружья и выехали по этой же дороге, я слышал, как Джон говорил отцу, что к вечеру соберет не меньше десятка стрелков.

Судья Кэйто, глядя через бумаги в зал, увидел сына и зятя Брауна, они чинно сидели на задней скамье. Безоружные. Но судье сказали, что еще один Браун с отрядом вольноземельцев пришел в соседний поселок, и передавали его слова на митинге: судья Кэйто — наемник рабовладельцев, и если он осмелится применить мошеннические законы и арестует хоть одного из нас, то его пристрелят.

Судья не тронул Салмона и Генри и к вечеру того же дня уехал из Поттавотоми.

На территорию Канзаса вошли федеральные войска — два полка драгун и бригада пехоты.

Сторонники рабства ободряли друг друга — это президент прислал солдат, чтоб поддержать законы, принятые в Шоуни, чтобы утвердить на территории права Юга.

Умеренные говорили, что федеральные войска прогонят миссурийские банды, обеспечат мир и порядок, тогда усилится приток переселенцев с Севера, и Канзас со временем станет свободным штатом.

Им возражали, что солдат прислал президент — ставленник рабовладельцев, потому что убедился в недостаточной силе миссурийцев. Драгуны будут не столько прогонять, сколько заменять головорезов о границы.

В середине мая поля были вспаханы. Брауны сеяли кукурузу, бобы, яровую пшеницу. Озимые ужо взошли. И в полях, и в огородах оставалось еще много работы, вставали до рассвета, ели наспех. Сократили молитвы.

Вечерами строили новые дома. Бревна из лесу приходилось катить вручную, лошадей и волов было мало.

Браун работал вместе с сыновьями. Если кто-нибудь пытался заменить его:

— Отдохните, отец, я вспашу эту борозду…

— Позвольте и мне, сэр, на такое бревно нужно побольше рук… — он сердился и резко отстранял:

— Иди и делай свое дело. У меня самого еще есть силы.

Но они не успели ничего закончить — ни посевов, ни огородных работ, ни построек. Прискакал паренек из соседнего поселка.

— Две сотни миссурийцев перешли границу, идут на Лоуренс.

Проехал почтовый фургон. В «Гералде Свободы» огромными буквами: «К оружию, граждане!»

Лавочник, ездивший за товаром в Осоватоми, вернулся испуганный:

— Еще несколько отрядов миссурийцев, алабамцев и техасцев наступают на Лоуренс, к ним примкнули местные сторонники рабства.

Браун собрал всех в доме Джона.

— Пусть женщины и дети храпят дома и сами заканчивают весенние работы. А мы все должны взять оружие и спешить на помощь братьям в Лоуренсе; Джон — капитан «стрелков Поттавотоми», за ним уже присылали его соратники, и мы все присоединимся к его отряду. Повозки, лошадей и скот оставим женщинам, возьмем только оружие, боеприпасы и столько еды, сколько надо, чтобы не ослабеть. И пусть там будут хоть тысячи головорезов, не надо бояться…

В лесу пахло дымом костров, жареной свининой. Палатки и шалаши были едва заметны, они жались к ветвистым старым дубам и соснам, втискивались в густые кустарники — майское солнце припекало уже и по утрам.