Поднебесный гром - [18]

У Ольги тоже материнская душа — тихая, сдержанная. Но сколько сил нужно, чтобы вот так сдерживаться! На прощание не кинулась к нему, не заплакала — про куртку напомнила.

Андрей скосил глаза в сторону и увидел свою кожанку, впопыхах при сборах в отпуск брошенную у дверей на ящик с обувью.

«Как в воду смотрела», — нежно подумал он о дочери. Встал и поднял куртку. Наверное, с минуту держал ее в руках, не зная, что делать: повесить в шкаф или надеть? Надел. И удивительное дело, моментально потянуло на аэродром.

Дочь бы сказала на это: «Можно подумать, что без тебя земной шар остановится». А что? Может, и остановится…

Аргунову вдруг стало весело и легко на сердце. Сейчас он придет на аэродром, увидит друзей, почувствует их крепкие, душевные рукопожатия, сядет в самолет. Ох как хочется в небо!

Словно встречая Андрея, над головой с оглушительным ревом пронесся истребитель. Аргунов замедлил шаг, наблюдая за ним.

— Прости, дарагой, — услышал он, столкнувшись внезапно с человеком, внимание которого тоже, очевидно, отвлек самолет.

— Сандро! Гокадзе! Ты ли это?

— Андрюха! Узнал?

— Тебя, чертяку, за тыщу верст узнаешь!

Они долго топтались и тискали друг друга в объятиях, словно выверяя на прочность — оба могучие здоровяки.

— Какими судьбами здесь? — спросил наконец Аргунов.

— Как какими судьбами? Нет, вы только посмотрите! — взревел от негодования Гокадзе. — Я работаю здесь!

— Где — здесь?

— На заводе, в СКО[5]. Уже два года. А ты где?

— На летно-испытательной.

Сандро всплеснул руками:

— Это же надо! Работать вместе — и до сих пор не встретиться. Ну как ты? Женат? Сын есть? Квартира? Машина?

— Погоди, погоди, не все сразу…

Гокадзе вдруг помрачнел, черные шмелиные глаза его потускнели.

— Скажи, Андрей, почему все так несправедливо в жизни устроено?

— Ты о чем?

— Над схемами корплю, самолет, можно сказать, своими руками делаю, а летает дядя. А может, мне до смерти хочется летать!

— А жизнь тут при чем? — мягко укорил его Андрей. — Сам виноват. Характерец тебя подвел. Горячий слишком.

— Характер — кипяток, — согласился Сандро, — но не в этом дело.

— А в чем? В чем?

Сандро, словно железными обручами, сдавил Аргунову плечи.

— Пусти, медведь, я ведь тебе не штанга.

— Не отпущу, пока не скажешь. Я ведь летчиком хотел стать! Летчиком, понимаешь?!

— Эх, Сандро, Сандро, — вздохнул Андрей, освобождаясь из его крепких объятий, — вот руки тебя и подвели.

— Руки?

— Конечно. Летчику чуткость в руках нужна, а ты зажимал штурвал так, будто это штанга.

Андрей вспомнил, что в училище никто из курсантов эскадрильи не мог так легко, как Сандро, играть двухпудовой гирей, точно мячиком. Перворазрядник, кандидат в мастера спорта, чемпион округа! Его частенько освобождали от внутренних нарядов, в подразделении он фактически только числился, а больше по соревнованиям разъезжал. Но когда вплотную приступили к полетам, то оказалось, что штанга более податлива ему, чем самолет. После длинной вывозной программы его все же были вынуждены отчислить из училища из-за летной неуспеваемости. Уезжая, Сандро чуть не плакал.

— И куда же ты? — спросил его тогда Аргунов.

— В самолетостроительный подамся. Все-таки ближе к авиации. — И сам же над собой подшутил: — Лучше быть хорошим инженером, чем плохим летчиком. Правильно я говорю?

Их жизненные пути разошлись. Одно время имя Гокадзе еще мелькало на страницах спортивной печати, потом исчезло. Видать, и со штангой ничего не получилось. С тех пор Андрей ничего не знал о судьбе Сандро Гокадзе. И вдруг эта встреча.

— Слушай дарагой, ты куда направляешься? — спросил Гокадзе.

— Да я, собственно, еще в отпуске.

— Тогда пойдем, покажу свой курятник.

— Что ты имеешь в виду?

— Конструкторский отдел! Женщины, я тебе скажу!.. Цветник, а не отдел.

Они миновали проходную, направляясь к трехэтажному, из белого кирпича, зданию — дому заводского управления.

— Ну а сын хоть у тебя есть?

— Дочь.

— Бракодел! А у меня два сына! — гордо заявил Сандро и вздохнул. — С возрастом, говорят, круг интересов у человека сужается, это верно. Работа — семья, семья — работа. А в молодости бывало…

Ноздри его длинного, крючковатого носа затрепетали, в глазах вспыхнул огонь.

— Да, в молодости на все азарту хватало: стадион, театры, рестораны. Теперь все это в прошлом. Зато собрания, совещания, заседания. Живешь, как заведенный механизм, забывая, что ты все-таки человек, черт возьми!

Сандро завел Андрея в огромный светлый зал, сплошь уставленный кульманами, за которыми сидели и стояли работники конструкторского отдела — почти все женщины.

— Пасматри, пасматри! — хвастался Сандро. — Все, как одна, красавицы. Не то что на твоем ЛИС. Наверное, всего одна женщина, да и та доктор…

Аргунов переступал с ноги на ногу, сконфуженно оглядывался: действительно цветник. А некоторые даже очень хорошенькие….

— Ну чего растерялся? А еще летчик-испытатель… Да выбирай любую!

— Сандро Вартанович! — позвали Гокадзе, и, оглянувшись на этот зов, Андрей увидел ту девушку, которая удивила его своим сходством со Светланой. Она подошла к Гокадзе и протянула ему ворох бумаг: — Подпишите!

И пока тот подписывал, молча и с какой-то ласковой снисходительностью посматривала на него. Приняв бумаги, улыбнулась: