Поднебесные убийцы - [19]

– Это место, сынок, называется поселок Нижний Уймон у речки Аккем, где она впадает в Катунь, – добродушно улыбнулся шофер, виртуозно руля на поворотах и почти постоянно выжимая девяносто-сто на спидометре. – А будем там… Ну, если все благополучно, то… Ближе к вечеру будем точно. От Барнаула «пилить» туда около шестисот верст. Так что накатаетесь всласть…

– А вы нас где-нибудь не уроните? – промурлыкала Светуська, глядя на стремительно пролетающие мимо автобуса придорожные сосны и ели. – А то тут вроде бы не МКАД, а катим прямо «с ветерком»…

– Не волнуйся, дочка, это только тут у нас есть возможность хоть как-то время скостить. А вот как выйдем за Бийск, так, почитай, до самого Аккема будем ехать, как на телеге скрипучей, – рассмеялся водитель. – В горах не полихачишь.

– Так, молодежь! – Дёмин окинул строгим взглядом всю «археобанду». – Ивана Трофимовича по пустякам не отвлекайте. Дело он свое знает, ездил я с ним уже не раз. Всем понятно?

– Поня-я-я-тно-о-о… – хором, с преувеличенно-заунывным подвыванием под общий смех откликнулись несколько голосов.

Новоалтайск оказался обычным, довольно крупным райцентром со стандартными пяти– и девятиэтажками, с трубами каких-то предприятий, виднеющимися на фоне городских кварталов. Лишь в одном месте шальной ветерок задул в салон автобуса струю воздуха с резким запахом дегтя. Принюхавшись, шофер сообщил, что это «ароматизирует» бывший шпалопропиточный завод. Шпал вроде уже и не делают, а вот креозотом вся округа пропиталась на века.

Вскоре позади осталось и Жилино. Описав среди лесистых холмов широкую дугу, автобус помчался в южном направлении. Постепенно начали меняться пейзажи. Теперь автобус мчался в основном по холмистой местности, кое-где сильно пересеченной. В нескольких местах – у Овчинниково и Петровки – шоссе пересекалось с железнодорожной линией. Как явствовало из лаконичного комментария Ивана Трофимовича, эта ветка была тупиковой и вела только лишь до Бийска.

Проехав от Буланихи – большого села, разделенного пополам одноименной речкой, почти с полсотни километров, «археобанда» увидела впереди Бийск. Здесь местность снова несколько разгладилась. Вместо оставшихся позади, где-то – плоских, где-то – островерхо-вздыбленных возвышенностей, разделенных не менее чем дюжиной речек и речушек, бегущих по известняковому и каменисто-галечному руслу меж деревьев и холмов, вновь начались относительно равнинные пейзажи. Перемахивая речки по мостам и мосточкам, Иван Трофимович едва успевал оглашать их названия:

– Большая речка… Песчанка… Чемровка…

Когда за деревьями появились далекие кварталы Бийска, утопающие в зелени, кто-то из аспирантов-лаборантов надумал не очень удачно, хотя и довольно-таки язвительно «приколоться»:

– О! Еще одна «лаптевка» с претензией на столичный фасон…

– Насчет столичности Бийска ты, Куцынин, можно сказать, попал в точку, – суховато, с оттенком нескрываемой иронии тут же отреагировал Дёмин. – Это и в самом деле мини-столица Алтайского края, особенно по части науки. Тут есть такие НИИ, которые и Москве бы сделали честь, будь они там. Поверь на слово – культурный уровень здешних жителей в среднем выше уровня нашей Белокаменной.

– Да, «Москвабад» по уровню культурки и интеллектика с каждым годом сдает позиции все больше и больше… – хохотнул Эдя Дрожкин.

– И давно ты так стал думать? – пренебрежительно спросил Куцынин.

– С того самого дня, когда увидел, как на нашей улице, считай, в центре города, прилюдно режут жертвенных баранов. Это меня впечатлило – более чем… – опять же фыркнул Эдя.

– Ха! Тоже мне аргумент! – распалился не на шутку Куцынин, явно задетый за живое. – При чем тут всякие там «замкадыши» с немытыми пятками? Если взять культурно-образовательный уровень коренного москвича, то этот Бийск и все прочее захолустье наподобие него гарантированно «уходят в аут»!

В автобусе притихли, прислушиваясь к ходу этой незапланированной дискуссии. Смерив Куцынина саркастичным взглядом, Эдя взъерошил свой «есенинский» чуб и с убийственной язвительностью поинтересовался:

– Свои-то пятки давно ли отмыл? Тоже мне, «светоч интеллигентности»! Скажем, я москвич уже, наверное, в пятом поколении, но назвать не москвичей «замкадышами» постыдился бы. Кстати, обрати внимание: в провинции пока еще никто не надумал назвать москвичей чем-нибудь обидным, наподобие «мкадрил» или «мкадераст», хотя, наверное, теперь уже имеют на это полное моральное право. Я не представляю, как можно рассуждать о культуре при таком убогом снобизме?

Куцынин даже позеленел от услышанного и собрался было что-то возразить, но его остановил Петр Михайлович.

– Рогдай, – академик смотрел на своего сотрудника с явным недоумением, – сказанное тобой меня поражает. Честно говоря, я никогда не думал, что один из моих учеников может так высокомерно относиться к людям. Если ты считаешь, что пребывание такого высокородного аристократа, как ты, в компании плебеев оскорбляет твое достоинство, то… Ну, я не знаю… Избавь себя от столь унизительного положения. Могу дать денег – возвращайся домой. Занимайся своей кабинетной работой. Я вообще не понимаю, зачем соглашаться куда-то ехать при таких настроениях… Кстати, Эдик, ты, по-моему, тоже насчет «Москвабада» перебрал. Тебе не кажется?