Подмена - [8]

— Я только одним глазком бы хотела взглянуть на своего родного сына, — с грустью сказала мать, — какой он, чем занимается. Сложилась ли у него жизнь так, как я мечтала? Только один раз взглянуть и умереть спокойно. Не откажи мне в моей последней просьбе, очень тебя прошу…

— Ладно, — пообещал Антон Сергеевич, — постараюсь я найти я его. Захочет он приехать, поверит мне и твоей истории, привезу я его к тебе. Да только, думаю, с таким стартовым капиталом, который ему жизнь дала, он сейчас на джипе ездит с охраной, любит своих родителей и ни за что не поверит, что его настоящие родители уборщица тетя Маша и папаша покойный — уголовник и пьяница.

Мать ничего не ответила, вздохнула только, сухой своей рукой, сморщенной и сожженной хлоркой и хозяйственным мылом, вытерла со щеки слезу. Антон повернулся и пошел к двери. У самого выхода он вдруг резко обернулся и с неожиданной улыбкой вдруг спросил:

— Так выходит я не 10 сентября родился? И сегодня не мой день рождения?

Мать не сразу и поняла что Антон имеет в виду, а когда догадалась, то кивнула. Ведь этому Антону в метрике записали дату рождения ее родного сына — 10 сентября, а тому Антону, которого тетя Маша подменила, записали дату рождения Сливянского младшего — 17 сентября. То есть день рождения у Антона Сергеевича на семь дней позже.

— Вот почему я никогда не любил свой день рождения, — понял Антон Сергеевич и сказал матери, — ты погоди, мать, умирать, пока мы с тобой еще с родней не повидались.

Он вышел в больничный коридор, взглянул на часы и увидел, что на свое чествование в родной фирме в честь «своего» чествования он еще успевает.

«А что? — подумал Антон Сергеевич. — Поеду-ка я в фирму, пусть меня поздравят, все равно рожусь я только через семь дней! Вот забавно-то будет, что никто об этом ничего не знает».

Антон Сергеевич набрал на воем мобильнике номер бухгалтерии фирмы, трубку подняли и он нарочито суровым тоном произнес:

— Елена Петровна, я еду, готовьтесь меня поздравлять!

И трубку отключил.

«Ну и переполох сейчас там начнет твориться, я же сказал, что не приеду», — подумал Антон Сергеевич, садясь в «Мерседес».

И тут же мысли его, несомые течением сегодняшних откровений матери, вдруг перескочили в другое русло.

— А я то думал, что в моей жизни уже ничего интересного уже не случится! — неожиданно для себя сказал он вслух, захлопывая дверцу автомобиля.

— Что вы сказали? — переспросил шофер, слегка повернув голову назад.

— Ничего, Саня, ничего я не говорил, — ответил генеральный директор, — давай, поехали обратно в фирму.

Водитель завел мотор и выехал за ворота больницы.

«Вот сейчас отпраздную в своей фирме «свой-чужой» день рождения, а завтра же поеду искать настоящего именинника, — подумал Антон Сергеевич, — как его, выходит, зовут-то? Сливянский Антон Сергеевич. Родился 17 сентября 1970 года в привилегированном роддоме для партийных номенклатурщиков и коммунистической элиты. Информации более чем достаточно».

Тусклое настроение, свалившееся, как ушат холодной воды на него после разговора с матерью, сменилось радужно-веселым. Еще бы — у него только что появились родственники и настоящие родители. Пусть эти родственники даже никогда не узнают о том, что Антон Сергеевич с ними одной крови. Достаточно и того, что он будет об этом знать. Ему не терпелось встретиться со своими родителями и особенно хотелось увидеть, что же сталось с родным сыном тети Маши, которому она насильно впихнула в рот «золотую ложку», предположенную Антону Сергеевичу самим фактом его рождения.

3

В колонии строгого режима, расположенной далеко на севере до отбоя осталось всего пятнадцать минут. По коридору одного из отрядов туда-сюда бродили зеки с полотенцами и без них, дежурный унылым голосом напоминал, что пора уже всем накуриться и умыться, и хождения прекратить. В холодном умывальнике человек десять заключенных брызгали на лица обжигающе морозной водой, когда туда ввалился татуированный бугай из соседнего отряда, прихвостень блатных по кличке Дохлый.

Дохлый был двухметрового роста детиной с пудовыми кулаками, которые ломали с одного удара положенные друг на друга стопкой кирпичи. За Дохлым в умывальник вошел Жупел — пронырливый тип с одной золотой фиксой на переднем зубе. Все же остальные зубы у Жупела были железными, сделанными местными мастерами-«стоматологами». Жупел был в авторитете, но до настоящего вора ему было далеко, хотя он всеми фибрами души желал получить это звание. Если Жупел закрывал глаза, то на его веках можно было явственно прочитать надпись «Не буди». Но в данный момент Жупел жадно посасывал коротенький «бычок» и щурил только один глаз, поэтому видно было только «буди» и то не очень явно.

Умывающиеся зеки сразу поняли, что дело пахнет «керосином», стали моментально сворачивать свое умывание и протискиваться вдоль стенки, стараясь не задеть случайно ни Жупела, ни Дохлого. Открытые краны с водой продолжали шуметь и повизгивать, заключенные один за другим покидали умывальник. Жупел кинул докуренную сигарету в сливное отверстие, она закрутилась, уносимая грязной водой и, нырнув, пропала в глубине канализации. Жупел припал к открытому крану умывальника и стал жадно пить, щелкая кадыком. Вместе со всеми заключенными попытался улизнуть из умывальника и мужчина лет тридцати, облаченный в форменную майку, штаны от зековской робы и сапоги.