Подмена - [3]

— Подожди. Но ты не можешь со мной разговаривать! Я положила тебе в вино яд, достаточно, чтобы отравить шестерых. У тебя же ни малейшего признака. Это что-то доказывает, не так ли?

— Да ничего это не доказывает. Доказывает лишь, что аптекари ошиблись, дав тебе не ту бутылку, только очень похожую. Мне жаль тебя разочаровывать, но я чувствую себя прекрасно. Отключи телефон и будь умницей.

Она все еще сжимала в руке трубку. Из нее донесся голос:

— Ваш номер Эй-Би-один-два-два-четыре-девять.

— Я хочу удостовериться, — сказала она ему.

— Ну, хорошо, — пожал он плечами, — если мне здесь не верят, боюсь, больше не приду сюда. Единственное, что тебе нужно, моя милая леди, это хороший психиатр. В худшем случае, ты уже на грани!

— Я хочу удостовериться, — повторила она. — Это оператор? Дайте, пожалуйста, Эй-Би-один-два-два-четыре-девять.

— Марта, перестань, — сделал он последнюю попытку, вытянув руку, но продолжая сидеть.

На другом конце раздавались долгие гудки. Наконец ответил голос. С минуту Марта прислушивалась к нему и бросила трубку.

Леонард заглянул ей в лицо и сказал:

— Ну вот. Удовлетворена?

— Да, — сквозь стиснутые зубы ответила она и подняла пистолет.

— Нет! — вскричал он. Потом вскочил на ноги.

— На том конце был твой голос, — сообщила она. — Ты был с ней!

— Ты сумасшедшая, — снова раздался его крик. — Господи, это ошибка, это кто-то другой, ты переутомилась, и тебе показалось!

Пистолет выстрелил дважды, трижды.

Он упал на пол.

Она подошла и склонилась над ним. Ей стало страшно, и, помимо воли, ее тело стали сотрясать рыдания. Тот факт, что Леонард упал к ее ногам, удивил ее. Ей представлялось, что кукла не упадет, а лишь рассмеется над ней, невредимая и бессмертная.

— Я ошиблась. Я сумасшедшая. Это Леонард Хилл, убитый моей рукой.

Он лежал с закрытыми глазами, губы его еле заметно шевелились:

— Марта, почему тебе не было так хорошо одной, о, Марта!

— Я позову врача, — проговорила она.

— Нет, нет, нет, — его вдруг прорвало смехом. — Тебе нужно кое-что узнать. Что же ты наделала? Впрочем, это я идиот, мог бы и раньше подумать.

Пистолет выпал из разжатых пальцев.

— Я… — давил его смех, — меня не было здесь, с тобой, целый… целый год!

— Что?

— Год, двенадцать месяцев! Да, Марта, двенадцать месяцев!

— Ты лжешь!

— А, теперь ты мне не веришь, да? Что же так изменило тебя за десять секунд? Думаешь, я Леонард Хилл? Забудь!

— Так это был ты? Который сейчас у Алисы Саммерс?

— Я? Нет! С Алисой я познакомился год назад, когда первый раз ушел от тебя.

— Ушел от меня?

— Да, ушел, ушел, ушел! — кричал он и захлебывался смехом, лежа на полу. — Я измученный человек, Марта. У меня слабое сердце. Все эти гонки с препятствиями обошлись мне слишком дорого. Я подумал, что нужно сменить обстановку. Поэтому ушел к Алисе, которая скоро надоела мне. А потом к Хелен Кингсли, помнишь ее, не так ли? И она меня утомила. И я сбежал к Энн Монтгомери. И она не последняя. О, Марта, моих дубликатов по крайней мере еще шесть штук, механических лицемеров, проводящих ночи в постелях шести женщин в разных частях города и делающих их счастливыми. А знаешь, что я делаю сейчас, настоящий Леонард Хилл? Сейчас я лежу дома на кровати, читая маленький сборничек эссе Монтеня, попивая шоколад с молоком. В десять я тушу свет, через час уже буду спать сном невинного младенца до самого утра и встану утром свежим и свободным.

— Прекрати! — взвизгнула она.

— Мне нужно досказать тебе. Ты перебила мне пулями несколько проводов. Я не могу встать. Если придут доктора, они так или иначе все поймут. Я не совершенен. Достаточно хорош, но не совершенен. О, Марта, мне не пришлось ранить твое сердце. Поверь мне, я только хотел твоего счастья. Поэтому старался быть таким осторожным со своими отлучками. Я выкинул пятнадцать тысяч за эту модель, совершенную во всех отношениях, в каждой детали. А их много. Слюна, к примеру. Прискорбная ошибка. Она тебя и навела на догадку. Но ты должна знать, что я любил тебя.

Ей подумалось, что сейчас не выдержат ноги, она упадет или сойдет с ума. Его надо остановить.

— И когда я увидел, что другие тоже полюбили меня, — продолжался его шепот, глаза были открытыми, — пришлось завести дубликаты и для них. Бедные создания, они тоже меня любили. Мы ведь не скажем им, Марта, ладно? Обещай мне, что ничего не расскажешь. Я от всего устал, мне нужен только покой, книжка, немного молока и подольше спать. Ты не позвонишь им и сохранишь все в тайне?

— Весь этот год, целый год я была одна, каждую ночь одна, пробормотала она, внутренне холодея. — Разговаривала с механическим уродом. Любила мираж! Все время в одиночестве, когда могла быть с кем-то живым!

— Я еще могу любить тебя, Марта.

— О, господи! — зашлась она в крике, хватаясь за молоток.

— Нет, Марта!

Она размозжила ему голову, била по груди, по отслаивающимся рукам, по дергающимся ногам. Ее молоток продолжал опускаться на голову, пока сквозь лопнувшую кожу не заблестела сталь и неожиданно не взметнулся вверх фонтан из скрученных проводов и медных шестеренок, разлетевшихся по всей комнате.

— Я люблю тебя, — шевельнулись губы.

Она ударила по ним молотком, и оттуда выкатился язык. На паркет выкатились стеклянные глаза. Как безумная, она тупо колотила по тому, что раньше было Леонардом Хиллом, до тех пор, пока оно не рассыпалось по паркету, как железные остатки игрушечной электрички. Долбя по ним, она хохотала.