Подлинные дневники Берии - [41]

— Слово коммуниста, — обнадежил его Джуга. — Я даже не буду записывать ваши показания, — пообещал он.

— Последнее время, — начал свои показания Меркулов, — Берия очень нервничает. Он неоднократно говорил мне, что «мингрельское дело», по которому арестовано все руководство Грузинской ССР и среди которого большинство людей рекомендовано на свои посты им, Берией, задумано неспроста.

Берия убежден, что Сталин задумал, по каким-то своим, только ему одному известным соображениям, уничтожить его, Берию, и близких к нему людей. Ведь не случайно Сталин сказал новому министру МГБ СССР Игнатьеву: «Ищите большого мингрела», явно подразумевая под этим его, Берию.

Меркулов, переведя дух, продолжал:

— Но Берия говорит, что он не барашек и не будет безропотно ждать, пока его зарежут.

— И что он намерен предпринять? — спросил Джуга.

— Об этом он не говорит. Однако попросил меня и Гоглидзе поискать, не найдется ли среди чекистов из личной охраны Сталина, которых мы знаем по прежней работе в органах государственной безопасности, людей, которые, видя, что Сталин по состоянию здоровья приближается к концу своей жизни, захотят найти нового хозяина.

— Ну, и нашли таких людей в охране Сталина?

— Думаю, что нет. Да и сам Берия навряд ли верит, что он таких людей найдет. Недаром обратившись к нам с такой просьбой, Берия с мрачным юмором предложил тост: «Выпьем за наше безнадежное дело». А вообще Берия мечется и, как мне кажется, просто не знает, что делать. Он все время повторяет: нам бы только дожить, когда Сталин уйдет из жизни естественным путем, и тогда мы себя покажем. А вообще о своих конкретных планах Берия с нами особенно не откровенничает.

— Кого Берия подразумевает под словом «мы»? — задал новый вопрос Джуга.

— Меня, Гоглидзе, двух братьев Кобуловых — Богдана и Амаяка, Цанаву, Деканозова и Мешика, всех, кого привез с собой из Грузии, когда в 1938 г. был назначен на пост наркома НКВД СССР.

— Ну, вот, видите, — удовлетворенно проговорил Джуга, — быстро и хорошо договорились. Сейчас вас отвезут в Москву. И помните, о нашем разговоре никому ни слова. Если нарушите этот запрет, вы — покойник.

И как бы не замечая протянутой ему руки Меркулова, Джуга поднялся.

Поднявшийся со стула вслед за ним Меркулов вдруг страшно захрипел и начал валиться. Не подхвати его вовремя Джуга, он наверняка разбился бы о цементный пол подвала.

Открыв глаза, Меркулов прохрипел:

— Сердце, невероятная боль…

— Этого нам только не хватало, — проговорил Джуга и приказал подскочившему офицеру: — Немедленно отвезите генерала в больницу на Грановского, — и, обратившись к Меркулову, успокоил: — Сейчас вас доставят в больницу и все будет хорошо.

— Мне кажется, что я умираю, — прошептал Меркулов.

В больнице у него обнаружили обширный инфаркт миокарда. И он надолго выбыл из строя, превратившись в инвалида. Одним заговорщиком на какое-то время стало меньше.

Правда, после «профилактической» беседы с Джугой он уже ни на что не годился.

* * *

После разговора с Меркуловым, окончательно убедившись, что Берия — заговорщик, Джуга решил во что бы то ни стало убедить Сталина в необходимости его ареста. В дополнение к показаниям Меркулова благоприятный случай дал в руки Джуги важный документ, дающий все основания заподозрить Берию и его друзей в предательской деятельности.

В один из вечеров в Москве, в особняке Берии на улице Качалова, собрались его ближайшие «соратники» — генералы, смещенные Сталиным вместе с Берией в 1946 году с руководящих постов в органах государственной безопасности, Богдан Кобулов, Деканозов и Мешик.

Зная, что все его разговоры, как и разговоры других членов Политбюро, прослушиваются и записываются соответствующей аппаратурой, Берия специально для записи произнес «прочувственный» и «верноподданнический» монолог в надежде, что запись попадет в руки Сталина.

— Последнее время, — говорил Берия, — кто-то упорно стремится очернить меня в глазах товарища Сталина, которому я служил и служу верой и правдой. Думаю, что это месть за ту расправу, которую я учинил в отношении врагов народа, будучи наркомом НКВД СССР.

Но товарища Сталина не проведешь. Он видит на семь метров вглубь под землю. Товарищ Сталин не даст своего верного слугу в обиду. Разве не Берия сделал столько полезного во время войны? Ведь недаром мне товарищ Сталин присвоил звание Маршала Советского Союза. А создание атомной бомбы?

Произнося эти слова, Берия в то же время на лежащем на столе блокноте, в волнении излишне сильно нажимая на карандаш, написал: «Будьте крайне осторожны. Мы буквально ходим по лезвию ножа. Один неверный шаг — и мы все погибнем».

Дав прочитать эту запись своим гостям, Берия вырвал листок из блокнота и сжег его в стоящей на столе пепельнице. В это время ему передали, что его срочно вызывает Сталин. Оставив блокнот на столе, Берия выбежал из комнаты: Сталин ждать не любил. Ушли и гости. В блокноте остался лист, на котором четко проступали продавленные карандашом Берии слова записки. Через час этот лист из блокнота был у Джуги. Когда продавленные в блокноте слова обвели чернилами, текст сожженной записки был восстановлен. Джуга немедленно доложил эту записку Сталину.