Поддельный шотландец. Дилогия - [36]

   Он сказал, что на всех были надеты грубые непромокаемые плащи, но что действительно один из них, который пришел первым, был в коротких панталонах и в чулках, тогда как другие -- в матросских брюках.

   -- А была на нем шляпа с перьями?  -- спросил я. Старик отвечал, что шляпы не было и человек этот пришел с непокрытой головой, как и я.

   Сперва мне пришло в голову, что Алан потерял свою шляпу, но потом, вспомнив, что шел дождь, я решил, что он, верно, спрятал её под плащом. Я улыбнулся, отчасти, потому, что друг мой был спасен, а отчасти при мысли о его тщеславной заботе об одежде.

   Тогда старый джентльмен ударил себя рукой по лбу и воскликнул, что я, вероятно, и есть "отрок с серебряной пуговицей".

   -- Да, это я и есть, -- отвечал я без удивления.

   -- Хорошо,  -- продолжал старый джентльмен, -- мне поручено передать вам, чтобы вы следовали за вашим другом в его земли через Тороси.

   Затем он спросил о моих приключениях, и я рассказал ему свою историю. Южанин, наверно, рассмеялся бы, но этот старый джентльмен -- я называю его так благодаря его манерам, хотя одет он был в лохмотья,  -- выслушал все с серьезным и сострадательным видом. Когда я кончил, он взял меня за руку, повел в хижину -- дом его был не лучше хижины -- и представил своей жене, точно она была королевой, а я -- герцогом.

   Добрая женщина поставила передо мной овсяный хлеб и холодную куропатку, все время улыбалась и похлопывала меня по плечу -- по-английски она не говорила, -- а старый джентльмен, не желая отставать от нее, сварил мне крепкий пунш из местного спирта. Все время, пока я ел, а затем пил пунш, я едва верил своему счастью; этот дом, хотя и полный торфяного дыма и дырявый, как решето, казался мне дворцом.

   Пунш вызвал у меня сильную испарину, после чего я крепко заснул; добрые люди уложили меня, и только на следующий день пополудни я отправился в путь. Как я ни настаивал, старый джентльмен не хотел брать денег, но мне с трудом удалось всучить ему немного серебра за купленный табак и провизию в дорогу.

   Я тогда подумал: "Если все дикие хайлэндеры таковы, то я желал бы, чтобы все окружающие были ещё более дикими".

   Поздно выйдя в дорогу, я ещё и часто сбивался с пути. Вокруг было много народу: одни возделывали маленькие бесплодные поля, неспособные прокормить и кошку; другие пасли тощих горных коровенок, ростом не больше ослов. Так как шотландский горский костюм был запрещен законом со времени восстания, и народ должен был носить нелюбимую им одежду лоулэндеров, то я поражался разнообразию и странности местных костюмов. Некоторые ходили полуголыми, но в пальто или плащах, и носили брюки привязанными к спине, как ненужное бремя; другие, желая подражать тартану*, сшили себе плащи из разноцветных полос, похожие на старушечьи одеяла; третьи по-прежнему щеголяли в шотландской юбке, по при помощи нескольких стежков превращали её в пару коротких панталон, как у голландцев.

   Все это было запрещено и строго преследовалось законом в надежде уничтожить дух кланов. Но здесь, на отдаленном острове, меньше обращали внимания на запреты за отсутствием доносчиков.

   С тех пор как с грабежами было покончено, а вожди кланов не держали больше открытого стола, народ жил в глубокой нищете. Дороги -- даже такая извилистая проселочная дорога, как та, по которой я шел, -- были усеяны нищими. И здесь я опять заметил различие между моей второй родиной и этой страной. Равнинные нищие, даже профессиональные, патентованные нищие, были мужиковатым, льстивым народом, и если вы давали им плэк и спрашивали сдачи, они очень вежливо возвращали вам боддло*. Но эти хайлэндеры сохраняли собственное достоинство, просили милостыню только на покупку нюхательного табака, как они уверяли, и никогда не давали сдачи.

   Разумеется, это меня сейчас мало касалось (после всех передряг моя одежда выглядела не намного лучше чем у них) и только развлекало в дороге. Серебра у меня было мало, а чтобы светить здесь золотом надо было бы родиться полным дебилом. В этих краях даже одна золотая монета представляла из себя целое состояние. Гораздо же важнее было то, что очень немногие из встречных говорили по-английски, да и эти немногие не особенно стремились предоставить свои знания в мое распоряжение. Я знал, что место моего назначения Тороси, и, повторяя им это название, делал знак рукой, но, вместо того чтобы просто указать мне направление движения рукой, они начинали разглагольствовать на гэльском наречии, доводившем меня до одурения, и поэтому не мудрено, что я часто сбивался с пути.

   Наконец, около восьми часов вечера, я, довольно усталый, дошел до уединенного дома в горах и попросил впустить меня, но получил отказ, пока не догадался о власти денег в такой бедной стране и продемонстрировал шиллинг. Тогда владелец дома, который раньше притворялся, что не говорит по-английски и знаками гнал меня прочь от двери, вдруг заговорил совершенно чисто на знакомом мне языке, и согласился за пять шиллингов приютить меня на ночь и проводить на другой день до Тороси.

   Утром этот плут повёл меня прежде всего в гости к соседу, державшему таверну. Там мне пришлось раскошелиться на целую чашу пунша. Выпив по чашке, я попытался поднять на ноги своего проводника, но он наотрез отказался выходить из-за стола.