Поддельный шотландец. Дилогия - [117]

   Она пообещала. А затем мы вернулись в дом, так как уже пришло время обещанного ужина. Я оказался за столом с обеими леди. Всё было очень вкусно; еду подавали на старинной посуде; и вино было отличное, так как миссис Огилви, кажется, была богата. Разговаривали мы тоже довольно приятно. Но когда я увидел, что тени становятся длиннее, я вежливо откланялся. Мне ещё предстояло вовремя добраться добраться до парка, где мы должны были встретиться с противником и секундантами. Катриона проводила меня до садовой калитки.

   --  Я долго вас теперь не увижу? -- спросила она.

   --  Не знаю, -- отвечал я честно, пожимая плечами, -- может быть, недолго, может -- долго, а может быть такое, что и никогда...

   --  И так вполне может случиться, -- сказала она. -- Вам жаль?

   Я только наклонил голову, пристально и молча глядя на нее.

   --  Мне-то, во всяком случае, жаль, -- сказала она печально. -- Мы с вами знакомы совсем недолго, но я очень уважаю вас. Вы правдивы и храбры. Я думаю, что со временем вы станете настоящим героем. Я буду рада услышать об этом. Если дело пойдет худо, всё погибнет, как вы этого опасаетесь, помните, что у вас есть друг, который вас не забудет. После вашей смерти, когда я стану старухой, я буду рассказывать моим внукам о Дэвиде Бэлфуре, и даже тогда слёзы будут катиться по моим щекам. Я расскажу им, как мы расстались, и что я сказала, и что я сделала. Господь храни вас и направляй, об этом молит ваша маленькая подружка, так сказала я, а вот что я сделала...

   Она внезапно схватила мою руку и поцеловала её. Это так меня поразило, что я замер, точно меня поразила молния. Лицо её зарделось как маков цвет, она взглянула мне прямо в глаза и кивнула.

   --  Да, мистер Дэвид, -- сказала она, -- вот что я думаю о вас. Я вам отдала свою душу вместе с этим поцелуем.

   Я прочел на её лице воодушевление, но это было пока лишь рыцарское чувство отважного ребенка, и ничего более. Она поцеловала мне руку, как когда-то в детстве поцеловала её принцу Чарли, с тем возвышенным чувством, какого не знают заурядные люди. Никогда ранее я так отчётливо не понимал, что люблю её, и никогда не видел так ясно, как много мне ещё надо стараться, чтобы она полюбила меня такою же любовью. Однако я должен был сознаться, что за прошедший день немного поднялся в её глазах и что сердце её сейчас билось в такт с моим.

   После той чести, которую она оказала мне, я не мог просто произнести какую-то банальную любезность. Мне вообще трудно было говорить, в её голосе звучало такое искреннее вдохновение, что мне было стыдно из-за своих прежних замашек прожжённого сердцееда.

   --  Благодарю вас за вашу доброту, дорогая, -- сказал я. -- И до свидания, моя маленькая подружка. -- Я назвал её именем, которое она сама дала себе. Затем я глубоко поклонился и быстро развернувшись вышел за калитку.

   Время уже подходило к семи часам пополудни. Быстрым шагом я направился к Эдинбургу. Так получилось, что со своим противником и секундантами я встретился задолго до Королевского парка, на одной из центральных улиц города. Здесь оказалось большинство из утренней компании, за исключением обиженного мною горца и той пары судейских, что до конца оставалась в парке со мной с сёстрами Грант; и приглашённый доктор. Вот всей этой толпой мы и пошли к месту дуэли. Я прикидывал, не может ли быть такого, что все они наняты Фрезером Ловэтом, но отбросил эту мысль. Восемь наёмных убийц -- это просто смешно. Скорее всего они просто пришли полюбоваться зрелищем, ведь жизнь местных обывателей достаточно скудна на сильные эмоции. Но даже если я ошибаюсь, в моей сумке три пистолета, причём сверху лежит четырёхствольная "утиная лапа". Эх, вот когда приходится пожалеть, что заказанные револьверы ещё пока не готовы...

   Хотя потенциально опасными здесь выглядели только три офицера и всего один из судейских, крепкий малый в рыжем парике с чёрно-синим бантом в длинной косичке.

   По дороге в мою сторону направился один из секундантов, лейтенант драгун, подойдя ко мне он подчёркнуто высокомерно заявил:

   -- Истец заявил, что в виду серьёзности оскорбления дуэль будет вестись до смерти одной из сторон. У вас есть возражения этому?

   В ответ я пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:

   -- А что, мои возражения что-то изменят?

   Он взглянул на меня с превосходством и издевательски изрёк:

   -- В связи с теми же обстоятельствами никакие извинения не принимаются. Так что у вас есть только единственный выбор: умереть как это подобает мужчине, или скуля, как жалкий пёс.

   Я молча пожал плечами и отвернулся, раскуривая трубку, давая понять, что наш разговор окончен. Он ещё какое-то время посверлил мой невозмутимый профиль надменным взглядом, но в конце концов всё же отстал от меня, слившись с остальной компанией.

   Когда мы вошли в скалистый, пустынный Королевский парк, солнце уже почти перестало греть, но ещё ярко светило, отбрасывая длинные тени.

   Мы миновали длинную вереницу скал и подошли к Охотничьему болоту. Масса болотных птиц бросилась прочь, испуганная нашим появлением. Миг -- и всё застыло в тревожном ожидании, только большая белая цапля спиралью подымалась в небесную синь, тревожно крича. Эх, как я люблю этот миг перед скорой схваткой, ни в какое другое время нельзя так полно ощутить всю прелесть бытия. Сопровождающие остановились возле опушки леса, давая нам свободное место для боя. На лужке, покрытом мягким дёрном, мой противник выхватил шпагу. И я сразу понял причину его непоколебимой уверенности в своём превосходстве, поскольку сделал это он левой рукой. Левша... Ну что же, время рвать шаблоны.