Он притянул Оливию к себе, чувствуя, как всхлипы сотрясают хрупкое тело. Она не отстранилась, наоборот – прижалась крепче, явно нуждаясь в нем, и от этого Азиза еще сильнее охватило желание утешать и защищать ее.
Когда кто-нибудь нуждался в нем, хотел его ради чего-то большего, чем ночь горячего секса? Он сам выбрал такую жизнь, убедил себя, что так будет лучше, но, держа Оливию в объятиях, он начал понимать, как много упускал.
Брак, который он предложил Оливии, не должен включать такую близость – обмен секретами, утешение и сочувствие. Они уже нарушали правила, и Азиз знал, что это не приведет ни к чему хорошему.
– Конечно, его появление было случайностью, – спустя несколько минут сказала Оливия, не поднимая головы от его груди. Он чувствовал, как ее слезы пропитывают его рубашку. – У меня даже не было парня. Я пошла на вечеринку, выпила слишком много… Обычно я не пила, разве что бокал вина на семейном ужине. Но в тот вечер я чувствовала себя взрослой, меня только что приняли в университет, и там был мальчик, в которого я всегда была втайне слегка влюблена. Может, не так уж втайне. – Она издала смешок без тени веселья и покачала головой.
Азиз вскинулся, руководимый инстинктами защитника.
– Он воспользовался твоим состоянием, когда ты выпила? Он тебя изнасиловал!
– Нет, я была не настолько пьяна, – ответила она. – Честно. Я выпила достаточно, чтобы считать себя привлекательнее, остроумнее и увереннее, чем была на самом деле. Так что слово за слово… – Она тяжело, потерянно вздохнула. – Конечно, утром я об этом пожалела. Ужасно. Но даже не подумала, что могу забеременеть. Как глупо…
– Когда ты догадалась? – негромко спросил Азиз.
– Я так и не догадалась. Догадалась моя мать. По крайней мере, она первой начала подозревать. Меня тошнило по утрам, но я думала, что это просто отравление. Мама устроила мне серьезный разговор, но сначала я не могла в это поверить. Но она была права.
– Что случилось потом?
– Мать была в ярости. Тогда мы жили в Южной Америке, в очень консервативной стране, а сообщество экспатов было маленьким. Она настояла на аборте. Сказала, что это для моего же блага, что меня уже приняли в университет, моя жизнь только начинается. И я убедила себя, что она права.
– Но ты не сделала аборт, – тихо сказал Азиз. —
Правильно? Ты сказала, что отдала сына.
Оливия прерывисто вздохнула и кивнула, щекоча волосами его грудь.
– Я не сделала… но подошла очень близко. Мама все организовала. Там, где мы жили, аборты были вне закона, так что мы полетели в Нью-Йорк. Она всем рассказывала, что мы едем на шопинг, мать и дочь вдвоем. Не хотела рассказывать отцу правду.
– Почему нет?
– Она считала, что это его убьет. – Оливия подавилась своими словами. – Не буквально, конечно. Но я всегда была его любимицей. Он меня баловал, я его ужасно любила. Мысль о том, чтобы разочаровать его, была невыносима. Так что я согласилась ему не говорить. – Минуту она молчала, и Азиз слышал ее тихие вдохи и выдохи. – Когда он чувствовал себя усталым, то просил меня играть на пианино. Говорил, что моя музыка его успокаивает. Мама сказала, что если он узнает, что я натворила, то больше никогда не сможет слушать мою игру. Рассказать Джереми – отцу ребенка – она тоже мне не позволила. Ему, наверное, было бы все равно, но… он имел право знать. Я должна была найти силы рассказать ему.
Слышать скорбь в голосе Оливии было невыносимо. Азиз чувствовал, что у ее печали не один источник: она потеряла сына, она вынуждена была скрывать тайну от отца, выдержать гнев матери, пренебрежение глупого мальчишки. Все это путалось, душило ее, не давало ей жить полной жизнью.
– Так что мы поехали в Нью-Йорк, – продолжила она через несколько мгновений, теперь очень ровным голосом. – Я даже пришла в клинику. В смотровой кабинет. Все это время мне казалось, что это происходит не со мной, словно я смотрю фильм, не зная, что случится дальше. А потом вошла врач, очень добрая, и спросила меня, понимаю ли я, что происходит. Не знаю, у всех ли она это спрашивала, или это я выглядела чересчур перепуганной.
– Могу представить, как тебе было страшно, – пробормотал Азиз ей в волосы.
– Я сказала, что все понимаю, но не могла продолжать. Мама ждала меня в приемной. Когда я вышла всего несколько минут спустя, она была в ярости. Рвала и метала.
– Похоже, она грозная женщина.
– Я не могу ее винить. Она старалась сделать все как лучше. Защищала меня как могла… и репутацию нашей семьи тоже. Карьеру отца. – У нее снова перехватило горло, и пришлось сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем она смогла продолжать. – Отец всегда был мечтателем. Наверное, ему нужна такая женщина, хотя… – Она осеклась, оставив Азиза гадать, о чем она думает. Что вспоминает.
– Что случилось потом? – спросил он, выждав несколько мгновений.
– Я призналась, что хочу оставить ребенка. Она сказала, что я ломаю себе жизнь. Некоторое время мы были на ножах – по крайней мере, до конца первого триместра. Я помню, потому что, когда Дэниэл впервые стал толкаться, я все еще не знала, что ждет меня или его.
У Азиза заныло в груди, когда он представил, как Оливия прижимала ладонь к округлившемуся животу, охваченная одновременно восторгом и отчаянием.