Подарок судьбы - [43]

— Меня тошнит от бесконечного пережевывания этого вопроса. Я люблю тебя, черт возьми, и если ты не веришь этому, мне нет больше смысла оставаться здесь и тянуть время в надежде, что когда-нибудь ты снизойдешь до меня. Проклятье, я хочу жить!

Лицо Мей исказил страх, глаза расширились в тревоге. Она словно поняла, что зашла слишком далеко, и испугалась. Подойдя к Эндрю, она положила руку на его плечо, и он почувствовал, что ее трясет.

— Разве обязательно принимать решение прямо сейчас? Неужели нельзя повременить? — Она с мольбой взглянула на него.

Но Эндрю горько усмехнулся, не поддавшись на уловки Мей.

— Время ничего не решает, милая. Если ты до сих пор не поняла, что я хочу прочных отношений, то и никогда не поймешь.

Его ярость превратилась во что-то осязаемое — тяжелое, леденящее. Все, чего удалось достичь за последние три месяца, перечеркнуто, он опять остался ни с чем!

— Раз ты не можешь поверить в мои чувства, мне нет смысла здесь оставаться. Так что тебе решать. Свой выбор я уже сделал: все или ничего!

И, не глядя на Мей, он вышел из комнаты. Она снова сделала это с ним, и он ей позволил! Но на сей раз уйдет он. Потому что существуют барьеры, которые можно преодолеть, и существует нечто незыблемое, что разрушить нельзя. Мей возвела вокруг себя такие высокие стены, что если сама не откроет ворота крепости, то попасть в нее будет невозможно.

Эндрю знал одно: ему нужно убраться подальше от нее, подальше от этой проклятой квартиры! Не имея представления, куда направиться, он сел в машину, завел мотор и поехал.

Он кружил и кружил по городу, его злость, словно паровой двигатель, толкала его вперед. Эндрю понятия не имел, сколько миль проехал, по каким колесил дорогам, но только уже далеко за полночь обнаружил, что стоит на пороге собственного дома, даже не пытаясь туда войти. Он словно включил автопилот, позволив злости управлять собой.

Это была плохая ночь. Первую ее половину он провел, негодуя на Мей, вторая и вовсе превратилась в сплошную муку. Потому что именно тогда он осознал свою потерю — потерю совместной жизни, потерю Мей и ежедневного общения с сыном. В какой-то момент, находясь на гребне ярости, он решил было наказать Мей, добившись опеки над сыном. Но как бы ни злился на Мей за ее неверие в возможность жить вместе, он бы никогда, никогда не смог причинить ей боль. Это убило бы ее. Да и Эндрю не хотел опускаться до подобной низости. Она подарила ему сына без всяких условий, точно так же он вернет его ей.

Но невыносимее всего была мысль, что сын больше не будет частью его каждодневного существования. Не будет больше бутылочек по утрам и купаний перед сном, и он не сможет следить за такими маленькими вехами его развития, как, например, самый первый раз, когда Алекс самостоятельно вытащил соску изо рта.

Опершись одной рукой на перила, а в другой держа бутылку с пивом, Эндрю стоял на веранде и слепо смотрел в ночь. В горле стоял ком, а грудь так сжимало от боли, что невозможно было дышать. Боже, он потеряет Алекса — и он потеряет Мей! Но пути назад не было. Потому что, вернувшись, он в конце концов возненавидит и себя, и ее.

С силой потерев глаза, он заставил себя сделать несколько глотков из бутылки. Проклятье, только задним числом он понял, что у него изначально было слишком мало шансов. Не следовало вообще начинать этот разговор, нельзя было будить спящую собаку. Он вел себя как слон в посудной лавке и разбил все вдребезги! И теперь, когда все наконец вышло наружу, они уже не могут собрать осколки и склеить прежнюю жизнь. Им не удастся притвориться, что ничего не произошло. Слишком заметными будут трещины.

А может быть, все и к лучшему — к лучшему для Алекса. Парень пока слишком мал, чтобы понять произошедшее. Он вырастет, воспринимая существующее положение как должное, думая, что он один из тех детей, которые видят отцов иногда, по вечерам и уик-эндам.

Боль в груди Эндрю стала невыносимой, он зажмурил глаза, и ночь сомкнулась вокруг него. Его словно похоронили заживо в глубокой, черной яме.

К утру оцепенение достигло предела, и Эндрю уже ничего не чувствовал. Он не сомкнул глаз ни на минуту, и был так изможден, словно обежал вокруг земного шара. Около пяти утра заморосил дождь, который и в девять не думал кончаться. С чашкой кофе в руке Эндрю стоял в проеме задней двери, опершись плечом о косяк. Низкие свинцовые тучи были такими плотными, что, казалось, поглощали все звуки, и тишину утра нарушало только стрекотание капель по опавшим сухим листьям. Стволы деревьев потемнели. Увядающие цветы поникли под тяжестью капель.

Эндрю отпил кофе. Глаза саднило, словно в них набился песок, душа онемела. Ему бы хотелось, чтобы оцепенение не проходило как можно дольше, так как он пришел к мрачному выводу: решения их проблемы не существовало. Он убедил себя, что если поймет Мей, если узнает ее подноготную, то сможет изменить положение вещей. Но есть вещи, которые изменить не в состоянии никто. Да, конечно, им придется общаться — из-за Алекса. И ему придется разговаривать с ней, если возникнет такая необходимость. Но не более того. Даже ему хватило ума понять: он не проломит лбом стену, а только разобьет голову.