Подарок ко дню рождения - [19]

Я была умнее, вот и все. На это ей было наплевать. У нее была красота и уверенность в себе, муж, ребенок, любовник и никаких забот. Хиби никогда не работала, над нею никогда не висел страх потерять место. Она не знала, каково быть на моем месте, работать на фирму, которая все время под угрозой закрытия или по крайней мере крупного сокращения штатов. Ее муж, возможно, не приносил домой много денег, но он зарабатывал, и продолжал бы это делать, он содержал бы ее всю жизнь, и чтобы не работать самой, Хиби только и надо было, что продолжать рожать детей. Тут я осознала, что этого не произойдет, потому что она мертва. Вся красота, очарование и незаработанные ею деньги – для нее все это закончилось навсегда. Я спросила себя, волнует ли это меня, и сразу же поняла, что нет. Я радовалась. Я испытывала облегчение. Я должна быть счастлива, потому что теперь мне надо было беспокоиться только о том, чтобы скрыть свои чувства от Джерри, и еще не выложить ему всю правду.

Я проехала последнюю пару миль и свернула на Ирвинг-роуд. Это была одна из тех улиц малоэтажной застройки, примерно столетнего возраста, где все дома совершенно одинаковы, из серого кирпича, с шиферными крышами, с фронтоном наверху и эркером внизу, никакой зелени, все здесь ужасно уродливо. Однажды, примерно год назад, я отвозила сюда маму в гости к подруге в Эджвер и показала ей дорогу к Хиби, пустую, не считая фургона доставки. Дом выглядел скучно-серым под моросящим дождем. Мама настолько не разбирается в современной жизни, что думает, будто все молодые супружеские пары живут в красивых отдельно стоящих домах в зеленом пригороде. «Он не слишком обеспечен, да? – спросила она. – На такой улице жили мои родители, когда я была маленькой. Конечно, мы пробыли там недолго. Мы переехали, когда мне было семь лет».

В это субботнее утро здесь пусто не было. У дома Джерри стояла толпа, заполнившая крохотный садик у дома и выплескивающаяся на тротуар – какие-то люди, вооруженные камерами и микрофонами, а среди них один-единственный полицейский. Я не сразу поняла, что это журналисты. Когда я остановилась у бордюра, так близко к дому, как смогла, репортеры и фотографы бросились к машине, и меня ослепила первая же вспышка. Я попыталась пробраться сквозь эту стаю, а они кричали мне в лицо: «Кто вы?» «Что вы здесь делаете?» «Вы сестра Хиби?»

Нормальная реакция – закрыть лицо, даже если нечего скрывать. Я взяла шарф, лежащий на сиденье рядом с газетой, попыталась прикрыть им рот и нос и вышла из машины. «Я всего лишь няня», – бросила я.

– Вы можете назвать себя другом семьи? – спросил кто-то.

– Если хотите, – ответила я, – но я ничего не знаю. – Мне бы очень хотелось поговорить с ними, сказать им правду о Хиби и Айворе Тэшеме, но я понимала, что это доставит мне лишь минутное удовольствие. А меня интересовала долгосрочная перспектива, и мне было необходимо помнить об этом. Я растолкала толпу и пробралась к калитке Джерри, отталкивая прочь камеры, которые они совали мне в лицо. – Прошу вас, позвольте мне подойти к двери.

Джерри, наверное, что-то услышал, потому что он открыл ее, как только я подошла. Камеры нацелились на него, вспышки слепили. Он схватил меня за руку и втащил в дом. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что дом содрогнулся.

– Где Джастин? – спросила я с подобающим озабоченным видом.

– Приезжала моя мать и забрала его к себе. Я чувствую себя виноватым. Ему следовало быть со мной. Но он просто ходит взад и вперед и повторяет «Джастин хочет мамочку», и это невыносимо.

Я думала, что он обнимет меня, это казалось естественным в данной ситуации, но Джерри этого не сделал. От недавних слез у него опухли глаза. Я прошла на кухню и приготовила чай. Отнесла его в гостиную на подносе и задернула шторы, чтобы отгородиться от лиц, прижатых к окнам. Я все время говорила себе, не подавай виду, что тебе это доставляет удовольствие, не показывай ему свое возбуждение.

– Там стоит полицейский, – сказал Джерри, – но он говорит, что ничего не может поделать, если они не беспокоят моих соседей, что бы это ни значило, и не совершают противоправных действий.

Ровный гудящий шум улицы, прерываемый криками журналистов, напоминал мне звуки отдаленного сражения, во всяком случае, все это было очень похоже на телевизионные передачи о войне.

– Это и правда было похищение? – спросила я Джерри.

– Так говорят полицейские. Наверное. На ней были наручники, Джейн. А лицо завязано шарфом. Я больше ничего не знаю, только то, что один из этих мужчин погиб, а другой в очень тяжелом состоянии и находится в реанимации. Он без сознания и до сих пор не пришел в себя.

– А шофер грузовика?

– Кажется, он не виноват. Он не пострадал, не считая порезов и синяков. Я хочу сказать, грузовик такой большой, а автомобиль по сравнению с ним такой маленький… Они не сказали, конечно, но все считают, что вся вина лежит на Дермоте Линче. Он сидел за рулем. – Джерри думал, что удачно поменял тему разговора. Может, он считал, что уберегает меня от ужасных подробностей. – Как долго ты ждала у театра?

– Только до тех пор, когда уже начался спектакль, и в зал уже не пускали, – ответила я. – Всего около четверти часа.