Подари себе рай - [161]

— Если действительно были в детстве человечества, в Древней Греции, герои, подобные Гераклу, то они были такие, как ты, — прекрасные и телом, и душой, и помыслами, и делами. Ты самый совершенный, самый обворожительный, самый желанный мужчина на свете.

«Во все времена люди поклонялись силе, мужеству, благородству, — думал Сергей, начиная вновь трепетно и нежно ласкать обмиравшую от желания, едва заметно дрожавшую от истомы Элис. — Люди искали в сказках героев, наделенных лучшими человеческими качествами, создавали кумиров, достойных поклонения и подражания. Сегодня меня, обычного смертного, может быть чуть сильнее, чуть умнее, чуть удачливее других, отметили Героем. Мне радостно? Безмерно, я и не собираюсь разыгрывать из себя скромнягу. Но радость эта омрачена тоже безмерно — я не могу, не имею права рассказать об этом самой любимой, самой преданной, самой лучшей женщине моей жизни».

— Серж, Сержик, любимый, где ты, приди, вернись ко мне, возьми меня. Всю! Совсе-е-ем…

***

Алеша в ту ночь никак не мог заснуть. Мечты уносили его далеко. В ночной мгле свистел морской ветер, скрипели мачты. Он, лихой английский лазутчик, на бриге летел по свирепым волнам через Ла-Манш во Францию, чтобы проникнуть тайно в расположение войск под предводительством Людовика Святого и разведать его планы ведения кампании в Анжу. Или он на белом скакуне несся по знойной пустыне во главе летучего отряда арабских мятежников, выведывая расположение вражеских турецких войск. Наконец, сейчас в Берлине он хитроумно обходил все заслоны СС, СД, гестапо и метким выстрелом в сердце убивал это исчадие ада — Шикльгрубера, Гитлера, фюрера третьего рейха, и тем завершал мировую войну.

Разведка! Разве может быть занятие более увлекательное, более нужное и более действенно-результативное? Любая — локальная, тактическая и особенно стратегическая. Когда враг пребывает в состоянии неведения, что его самые главные, жизненно важные тайны выведаны секретными службами противника и уже изучаются и обращаются против него самого. Как жаль, что о наших разведчиках почти ничего не пишут. И фильмов нет. Об иностранцах, работающих против нас, — сколько угодно. Но это же не разведчики, а шпионы. Большая разница.

Захотелось пить. Алеша вышел в коридор и увидел, что из родительской спальни через неплотно прикрытую дверь сочится слабой струйкой свет. Издалека доносились голоса отца и дяди Сергея. Выходит, мама не спит? Алеша толкнул дверь, которая бесшумно растворилась. Мама была на коленях. Перед ней на низеньком столике стояла икона, которую освещала настольная лампа. Почувствовав, что кто-то входит в комнату, Маша обернулась. Ночная рубашка была с глубоким вырезом, и Алеша увидел свисавший на цепочке крестик.

— Мама, ты крест носишь? И молишься?! — Потрясенный, Алеша задохнулся от негодования. — Ты, коммунистка, рядом с партбилетом носишь крест?! (Потом, спустя много лет, он будет казнить себя за этот юношеский комсомольский максимализм. Но это будет потом, когда из его жизни уйдут и Иван, и Маша. Многое дал бы он за то, чтобы вернуть этот момент. Увы, слишком часто мы умны задним умом и мудры поздней мудростью. Зачастую — слишком поздней.)

— Да, ношу, Алеша.

— И бьешь поклоны старцу на деревяшке?

— Да, молюсь Спасителю и Пресвятой Богородице.

— И тебе не стыдно? Тебе, члену партии, прошедшей фронт…

— Именно на фронте, сынок, я и обрела веру. В Сталинграде на Мамаевом кургане Пресвятая Дева Мария своей рукой заслонила меня от пуль и осколков.

— И ты видела ее руку?

— Видела, Алеша. Как вижу сейчас тебя.

— Мамочка, но это же чепуха несусветная!

— Если бы это было так, мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

Алеша продолжал твердить свое, а Маша смотрела на печальный лик Иисуса Христа и мысленно молилась: «Благодарю тебя, Господи, что сохранил мне жизнь. Знаю — не ради меня, ради детей моих. Алешеньку прости, он не ведает, что говорит. Несмышленыш еще. За Ивана молю, плохо, тяжко ему, помоги ему, Господи. Я знаю, он верует, истинно так. Только боится показать это, как многие кругом. Отрицание Бога — великий грех государства нашего. И то, что вновь восстановлен Патриарший престол и открыты тысячи церквей — это все во благо и спасение нашей многострадальной России. И прости, Господи, вольных и невольных гонителей Веры. Воистину не ведают, что творят». Даже мысленно, из боязни навлечь кару, она не назвала имени Никиты, хотя имела в виду именно его. Его слова, сказанные минувшим вечером во всеуслышание: «Одно благое дело немцы все же делают — церкви рушат…»

Хрущев в это время сидел в кремлевском кабинете Сталина между Берией и Маленковым. Обсуждался вопрос о восстановлении разрушенной немцами страны. Докладывал Вознесенский. Докладывал, как всегда, грамотно, толково, разумно обосновывал некоторый политэкономический риск. Сталину нравился молодой, энергичный, талантливый ленинградец со складом ума аналитически мыслящего ученого и цепкой хваткой знающего и опытного хозяйственника.

— Ну что же, товарищи, — раздумчиво заметил Сталин, когда закончил говорить докладчик, — Николай Алексеевич изложил общую картину.