Под звездным флагом Персея - [52]

Гидробиологи совершили экскурсию на озера и нашли некоторые реликтовые формы. Я тоже ходил с ними и в горах убил трех гусей, а за обедом в кают-компании чувствовал себя героем дня. Вспоминали и мои охотничьи трофеи в плавании на «Малыгине», рагу из тюленины и пришли к убеждению, что жареный гусь куда вкуснее тюленя.

Выйдя из Белушьей губы, мы проделали разрез к острову Варандею, впервые повторив наблюдения, произведенные Мурманской научно-промысловой экспедицией в 1901 году. Таким образом, через 23 года мы получили сравнимые данные для этой акватории.

Закончив вблизи острова Вайгач продольный разрез по Печорскому морю, решили выйти в Карское море на глубоководную Вайгачскую впадину. Однако по радио сообщили, что проливы забиты льдом и пройти в Карское море невозможно. Мы поднялись к северу от острова Вайгач и встретили полосы льда, вынесенного восточными ветрами из Карских Ворот. На траверзе этого пролива выполнили третью якорную тринадцатичасовую станцию на глубине 100 метров. Из Печорского моря «Персей» направился в Белое море, чтобы вместо Вайгачской впадины намеченные планом работы провести на больших глубинах Кандалакшского залива.

В губе Большая Пырья можно было набрать пресной воды и к тому же пополнить запас свежего мяса. Вход в губу очень глубокий, но настолько узкий, что с палубы можно добросить до берега кусок угля; потом губа расширяется, в нее впадает горная речка. Ее прозрачная, как хрусталь, вода шумит по каменистому порожистому руслу. Скалистые берега губы до самой воды поросли еловым лесом. Ну совсем норвежские фиорды! Стояла отличная погода, было тепло, как на юге. Я впервые купался в море у Полярного круга. Отплыв немного от берега, я встал на дно, и тут меня обожгло холодом. Прогретым оказался лишь, тонкий поверхностный слой, а под ним сохранялась очень низкая температура — остаток зимних холодов.

Было так приятно побродить по лесу, пахнущему нагретой хвоей. Удовольствие портили комары, кружившие над нами серым, облаком и жалившие так, что приходилось спасаться бегством. Только у самого моря можно было избавиться от этой звенящей тучи.

Километрах в четырех-пяти от стоянки находилась деревенька — типичная северная, с высокими, добротными, чистыми избами и дощатыми тротуарами вдоль улицы. Там мы с наслаждением напились парного молока и купили здоровенного барана, надеясь без труда довести его до нашего повара. Но не тут-то было! Сначала он резво бросился вперед и потащил нас за собой, потом вдруг уперся и пришлось его тащить. По каменистой горной тропинке такая буксировка была одному не под силу, и мои спутники, Казимир Олевинский и Владимир Яковлевич Никитинский[3], толкали барана сзади. Такой способ передвижения отнял бы у нас несколько часов. Пришлось взвалить барана на спину и, держа его за передние ноги (задними он в это время норовил ударить носильщика), тащить по очереди с Никитинским. На пути нам пришлось переправляться по семужьему заколу[4] через быструю речку. Идти по двум колеблющимся бревнам с испуганно брыкающимся бараном за спиной, казалось, невозможно. Долго стояли мы в нерешительности перед переправой, и только решив связать барану ноги и взять его вдвоем с Никитинским на руки, кое-как переправились на другую сторону. Смешное это было зрелище! Казимир так хохотал, что иногда даже становился на четвереньки.

Нам смешно не было — мы еле двигались, готовые либо бросить барана, либо лететь в бурливую речку.

Через два дня мы вышли из живописной губы с полным грузом свежей воды и зловредных комаров, которые забили все помещения и каюты, так что жить стало невмоготу. Трое суток боролись мы с ними всяческими способами, вплоть до окуривания смоляным дымом.

Карта глубин Кандалакшского залива оказалась неправильной. В поисках 350-метровой впадины мы довольно долго галсировали по заливу. Наконец нашли ее между мысом Турьим и Шараповыми Кошками. Здесь мы и отдали якорь на 12-часовую станцию для проведения тщательных гидрохимических исследований, в особенности по определению баланса углекислоты от поверхности до дна.

11 августа «Персей» возвратился в Архангельск.

Плавание проходило в период «гидрологической весны». Во время рейса был собран очень большой материал по гидрохимии юго-восточной части Баренцева моря. Погода благоприятствовала работам, штормов не было, стояла преимущественно ясная погода, и вся сеть станций опиралась на обсервации. Туманы встретились лишь у берегов Новой Земли.

В конце рейса нас все-таки потрепало. Уже на баре Северной Двины внезапно налетел жестокий ветер. Мы приготавливали белые сорочки, отутюживали брюки, договаривались, кто останется на вахте, а кто первый пойдет на берег и какой ужин закажет в ресторане. В ожидании лоцмана отдали якорь. Ветер налетел с такой силой, что сразу же пополз якорь. На мелководье бара ветер развел высокую и крутую волну, захлестывающую на палубу песок, ракушечник и мелкую гальку. Пришлось спешно выбирать якорь и уходить штормовать в море.

Вместо ресторана и встречи с родными — тревожная штормовая ночь, прошедшая под аккомпанемент дикого завывания ветра.