Под звездным флагом Персея - [44]

Но вот далеко на горизонте показался огонек. К вечеру под клотик мачты поднимали большой керосиновый фонарь с круглым, почему-то розовым стеклом, чтобы шлюпки издалека могли взять правильный курс на корабль. В туманную погоду или когда налетали снежные заряды, били еще и в рынду — судовой колокол, чтобы шлюпки не очутились в открытой части Белушьей губы, откуда их могло унести в море.

Наконец мы у борта, и я уже на палубе — я дома.

И так почти каждый день!

На втором нашем вельботе под командой капитана или старшего помощника Ивана Николаевича Замяткина занимались описью берегов и промерами.

Результаты работ в Белушьей губе позже были опубликованы в трудах Плавучего морского научного института.

Кроме всего прочего, работающим на вельботах вменялось в обязанность ежедневно собирать на берегу сухой плавник и доставлять на судно для камбуза. Камбуз был единственным местом, где за ночь просыхали мокрые полушубки, плащи, обувь, поэтому вахтенный поддерживал огонь в плите до утра.

В шлюпочных походах иногда принимала участие Татьяна Ивановна Горшкова, бравшая образцы грунта дна и интересовавшаяся геологией берегов. Однажды Горшкова попросила высадить ее на один островок, почему-то привлекший ее внимание, и захватить на обратном пути. Высадили, а сами ушли в отдаленный кут. Не помню, по каким причинам мы тогда очень задержались и возвращались затемно под парусом. Как всегда, я сидел за рулем.

— Вот как будто и островок, где мы оставили Татьяну Ивановну, нужно убрать парус и приставать, — сказал я Месяцеву.

— Нет, что вы, это гораздо дальше, — ответил он уверенно.

Я промолчал — в темноте легко и ошибиться.

Подошли к следующему островку, покричали — никто не отзывается. Высадились на берег, еще покричали все хором. Молчание.

— Должно быть, ее кто-нибудь снял с острова, — высказал довольно странное предположение Месяцев.

Странное, потому что кто же мог бы ее снять в этом пустынном месте? Я поднялся на горку и увидел, что островок совсем не тот. Решили принять мое предложение и возвратиться к тому острову, мимо которого мы так шикарно прошли под парусом. Но теперь пришлось грести против ветра на веслах.

Услышав стук весел в уключинах, Татьяна Ивановна подошла к самой воде и закричала. Высадилась она сюда днем, без еды, без спичек. Когда стемнело, подул холодный восточный ветер, а на голом островке негде было укрыться. Голодная и окоченевшая, ждала она нашего возвращения, а мы проскользнули мимо и взяли ее только со второго захода. Желанный «Персей» казался ей теперь раем. А островок этот мы назвали «Танины слезы».

Шли дни, продуктов становилось все меньше. В достаточном количестве у нас имелась только ржаная мука да американское сгущенное молоко. Белой муки было мало, сахару в обрез, а крупа и прочее уже кончились. Стало бедным и однообразным питание. Продовольственные запасы мы могли пополнить только бочкой свежепросольного гольца.

Вот образец нашего тогдашнего меню.

Завтрак: черный хлеб, свежепросольный нежный розовый голец, чай со сгущенным молоком.

Обед: уха из гольца, жареный голец.

В 16 часов: черный хлеб, свежепросольный нежный розовый голец.

Ужин: отварной голец, сладкая лапша на сгущенке, черные сухари, чай со сгущенкой.

В 4 часа: чай отменен.

На следующий день меню повторялось, но в обратном порядке.

С каждым днем голец становился все менее розовым, все менее нежным, все менее свежепросольным. А сладкая лапша надоела до тошноты. Только черный хлеб всегда был приятен и свеж. Два матроса пекли его ежедневно небольшими порциями в русской печке на берегу. К ночи они растворяли тесто, день непрерывно пекли и даже ночевать не всегда возвращались на судно — не хватало времени.

В один прекрасный день, в начале октября, всегда «впередсмотрящий» профессор (который женился незадолго перед уходом в плавание) с криком: «Дым, дым!», ворвался в кают-компанию. Все перепугались, решили, что на корабле пожар. Когда он не под парами, это страшно. Мы вскочили.

— Где горит?

— Нигде не горит, на море дым, идет пароход!

Все высыпали на палубу. Действительно за мысом Лилье был виден дым, а вскоре показался и пароход, свернувший в губу Белушью. Это было гидрографическое судно «Мурман» (бывший «Андрей Первозванный»), находившееся под командой начальника Северной гидрографической экспедиции Николая Николаевича Матусевича. В тот 1923 год все лето до поздней осени Матусевич строил радиостанцию в Маточкином Шаре. Он получил распоряжение на обратном пути заглянуть в губы Южного острова Новой Земли и выяснить, где находится «Персей». И вот в Белушьей губе встреча состоялась.

Как только «Мурман» отдал якорь несколько мористее нас, начальник, капитан, Зубов и некоторые из сотрудников направились к нему на вельботе. Не помню, почему, но я задержался, кажется, потому что спускался в каюту переодеться, и когда вышел на палубу, вельбот уже приближался к «Мурману».

Мне тоже хотелось там побывать. У борта «Персея» болталась на фалине кургузая промысловая лодочка-одиночка, так называемый тузик. Не долго думая, я прыгнул в эту лодочку, насадил веревочные петли, надетые на валки весел, на деревянные колки (эта примитивная конструкция заменяла уключины) и бодро отвалил от корабля. Коротенькая пузатая лодчонка, оказалось, совсем не держала направление и все время вертелась, а маленькими веселками, пригодными, пожалуй, только для замешивания теста, было трудно гребнуть как следует. Дул свежий восточный ветер, который развел короткую крутую волну. Я почувствовал, что меня неудержимо гонит к морю и пронесет мимо «Мурмана». Положение было критическим. Я вышиб из пазов дощечку, служившую банкой в этой проклятой скорлупе, и уселся прямо на дно, где уже плескалась захлестнувшая через борт вода. И надо же было переодеваться перед поездкой!