Под знаком змеи - [42]

Роместа смотрела на все широко открытыми глазами. Удивлялась, что чужеземцы живут в белых городах, утопающих в зелени и цветах; кажется, будто это сады самих богов… Но что ждет ее впереди, что ждет?

На верхней террасе располагался сад с храмами и алтарями, здание суда, где разрешались различные конфликты, дворец архонтов и аго́ра — широкая прямоугольная площадь, приспособленная для народных собраний и торговли. Над нею носились чайки, крикливые морские птицы…

У агоры двое ворот. В одни люди заходят, через другие выходят. А может, входят и выходят одновременно — трудно понять, такое здесь беспрестанное движение. В глазах рябит от многоцветья и разнообразия лиц и одеяний: идут персы в белых одеждах и тюрбанах, фракийцы и венеды в простых рубахах из полотна, сарматы разных племен — одни с бритыми головами и косичкой на затылке, другие — с бородами и длинными спутанными волосами…

Люди, что ведут на привязи ослов, нагруженных тюками, дровами, корзинками и кувшинами, с амфорами в руках, со связками мехов на шее, развлекают друг друга разговорами и песнями. Каждый хвалит свой товар, подзывает покупателей. Ревут ослы. Слышны поросячий визг, кудахтанье кур, воркование голубей, людской гомон.

Каждому товару отведено свое место, свой ряд или прилавок. В одном ряду продают мясо, в другом — вино, овощи, в третьем — зерно, хлеб; дальше идет железо: хозяйственные предметы, оружие, потом гончарные изделия, поделки из дерева, меха и шкуры домашних животных…

В углу площади — большой загон, огороженный всего лишь с помощью натянутой веревки. В стене справа и слева закреплены металлические кольца. Место охраняется солдатами, которые следят за порядком в агоре.

Здесь продают рабов. Мужчин, женщин, детей… Каждый привязан к одному из колец. Одежды на них самые разные: от шелкового китайского халата до фракийской туники.

Покупатели внимательно оглядывают их, щупают руки и ноги; берут за подбородок, заставляя показывать зубы; заглядывают в глаза, в надежде узнать их характер, — словом, каждый старается выбрать лучшее, потому что рабы дорогие. Тот, кто покупает, спрашивает о качествах, привычках; продающий хвалит и дает разъяснения, чтобы покупатель видел: его товар стоящий. В конце концов договариваются о цене.

Роместа была связана с Далосаком и разлучена с девушками своего племени, что ее очень огорчало и тревожило: вместе им всем было бы легче. Она поглядывала на своего бывшего стражника… Кочевник резко изменился: пылал ненавистью к работорговцу-персу, который купил пленных гуртом у командира стражи, а теперь, чтобы выгадать, продавал по отдельности. Перс был громадина с черной, коротко подстриженной бородой, в широких белых одеждах. Рабам он давал время от времени хлеба и воды, ослабил веревки на руках и ногах.

Перс тоже ел только хлеб. Он нарезал его кубиками тем кинжалом, который перешел от Алученте к Далосаку, затем к командиру стражи и, наконец, к нему… Когда Роместа увидела этот кинжал, она затряслась в рыданиях. Если бы она знала тогда, какая судьба уготована кинжалу, сделанному дедушкой Артилой!

— Кто хочет покупать рабы молодые, сильные, идет ко мне! — подал голос перс на ломаном латинском языке, проглотив последний кубик хлеба. — Есть хороший товар, женщин молодая. Есть мужчин, не боится холод и жара, тянет плуг лучше быки, может давит грозди, месит глина, хорош на галера!..

К загону с рабами подошел человек на кривых ногах, следом за ним два солдата, нанятые, чтобы отвести живой товар домой. Человек останавливался около мальчиков, ощупывая их и оглядывая со всех сторон. Выбор его пал на ребенка женщины из рода венедов. Солдаты силой отняли его у матери; она стала причитать и рвать на себе волосы от горя и скорби.

При виде этой картины Далосак сжал кулаки и застонал, будто это у него отобрали ребенка. Он никогда не испытывал такой ненависти к несправедливости, как в эти мгновения. Ему не раз приходилось принимать участие в набегах, которыми руководил Албонак. Он топтал своим конем ни в чем не повинных людей, убивал и насиловал девушек. Но все это воспринималось им как мужская доблесть, смелость — он не чувствовал, что причиняет кому-то страдания. Отчего же сейчас его возмущали несправедливость, жестокость и грубость? Оттого, что и сам он был привязан к кольцу, испытывал эту несправедливость и жестокость на своей шкуре. Выходит, человек становится лучше, добрее от горького опыта своей жизни? Без него он может остаться рабом своих низких наклонностей?..

Роместа изредка взглядывала на Далосака и думала примерно о том же.

— Ну, что, проснулось, наконец, что-то в твоем сердце? — спрашивала она. — Смотри, вон там кинжал того, кого ты назвал храбрым. Возьми его, перережь веревку! Сделай то, что хотел, мне кажется, сделать твой друг, толмач Бастобалос…

Не понимая ее слов, Далосак метался, как молодая лошадь-трехлетка, которую впервые взнуздали и оседлали.

…Гомон базара перекрыл звук горна. Стражники стали расталкивать людей, освобождая проход какой-то важной персоне. Человек изредка останавливался, и тогда торговцы склоняли головы и показывали свой товар.