Под знаком змеи - [40]

После небольшой передышки Албонак отдал приказание готовиться в путь.

Снялись с места ночью. Следом за двумя кибитками, доверху набитыми необработанными, шкурами, шли пленницы. Они были привязаны за руки к длинной веревке; стерегли их двое всадников — Далосак и Бастобалос. Позади шесть конников с бичами в руках гнали скот.

Главарь ехал впереди в отдельной повозке. Он разлегся в шатре, обдуваемый степным ветром, и потягивал бузат[27] из высокого расписного кувшина.

Бастобалос и Далосак, казалось, были дружны, хотя первый был значительно старше и белолиц. Он был толмачом у Албонака.

День выдался знойный, на небе не видно было ни облачка, только кружили большие черные птицы, то ли степные ястребы, то ли коршуны. Роместа отметила про себя, что они совсем не похожи на птиц, летавших над Тирасом.

Шло тринадцатое утро с того дня, как пленницы двинулись в путь по безбрежной степи, сбивая в кровь ноги. Кочевники не сострадали их слезам и стонам.

Роместа шла молча, покусывая пересохшие от жажды губы. «Так, наверно, гнали и мою бедную маму, — думала она, смахивая со щек набегавшие слезы. — Боги покинули нас».

Показались первые обработанные доля — высокие и густые посевы пшеницы, бобов и чечевицы. Это означало, что они приближались к поселениям греческих колонистов на морском побережье.

Бастобалос ослабил веревку, которой были связаны пленницы, и с сочувствием посмотрел на них. Он не одобрял действий Албонака.

— Для чего тебе нужно было разрушать селение? — спрашивал он главаря.

— Не твое дело, толмач, — отвечал тот. — Я в тебе сейчас не нуждаюсь. Род твой ослаб, и мы сотрем его с лица земли, чтобы не стоял нам поперек дороги, не мешал идти к гнезду солнца.

— Понятно. Но боги накажут тебя за это бесчинство.

— Будешь перечить мне — прикажу бить кнутом…

Бастобалос опустил глаза, удрученный.

Некогда он служил в римском гарнизоне Тиры. Однажды ему приказали тренироваться в стрельбе из лука, пуская стрелы в одного бедолагу, осужденного на смерть за то, что не смирился со своей рабской долей, поднялся против хозяина.

Бастобалос отказался выполнить приказ. Он сказал в лицо начальнику гарнизона: «Я нанимался в солдаты, а не в палачи». Тот подумал и ответил: «Хорошо, Бастобалос, ты свободен». И призвал другого воина. Воин исполнил экзекуцию с тем же удовольствием, с каким получал плату за службу; среди людей всегда могут найтись низкие души.

Вскоре, однако, Бастобалоса позвали к начальнику гарнизона. У него отобрали оружие, одежду и бросили в подвал. Невыполнение приказа равнялось нарушению присяги и имело самые тяжкие последствия.

Затем он был отдан под суд и осужден на галеры; его должны были приковать на военном корабле вместе с другими гребцами-рабами, где он и окончил бы свои дни в унижениях и муках.

К счастью, ему удалось бежать до исполнения приговора. Ночью он переплыл лиман на хрупкой, как ореховая скорлупа, лодке. После блуждал по степи в поисках покинутого жилья.

Время года было уже осеннее, приближались холода, и он осмелился явиться в лагерь кочевников. Те приняли его, но с подозрениями и сомнениями: не лазутчик ли он?

Чтобы узнать всю правду, его связали веревками и били, мучили несколько дней. Кормили остатками со своего стола.

В те горькие дни он подружился с Далосаком, которому было поручено строго охранять его. Юный кочевник приносил ему тайком мясо, ослаблял веревки на руках и ногах.

Когда лагерь переместился восточнее, в долину небольшой речки, Албонак дал ему свободу при условии, что он будет у него толмачом.

С тех пор прошло много времени. Бастобалос участвовал в походах против тирагетов, венедов[28] и других племен. Это его удручало. Он все чаще задумывался, как избавиться от пут, связывавших его с предводителем кочевников. Албонак был силен и хитер…

Сейчас, проходя по полям колонов, Бастобалос вспомнил свое прошлое, беды, через которые довелось ему пройти. Воспоминания сменились мыслью о пленницах: чем помочь этим несчастным?

Когда он заговорил на фракийском языке, они посмотрели на него враждебно. А та, что с волосами цвета спелого овса, сказала прямо в лицо:

— Подлый предатель! Не смей приближаться ко мне!

И он не приближался.

«О богиня Бендис, укажи мне, чем облегчить судьбу этих детей моей земли?»

Далосак затянул песню, тягучую и тоскливую, как скрип повозок; он не подозревал, о чем думает его друг.

Под изнуряющим солнцем караван едва продвигался через луга. До дороги, которая вывела бы их к лиману, было еще далеко.

Албонак, казалось, дремал. Его конь шел позади, привязанный к повозке.

Вдали показались рощи…

— Далосак, брат мой, слышишь меня? — тихо проговорил старый воин.

Тот прервал песню и повернулся к нему лицом:

— Слышу, Бастобалос. Что за печаль привязалась к моему другу?

— Скажи, тебе не жаль этих женщин? В чем они провинились, что их гонят в рабство?

— Жаль? Кому нужна твоя жалость? — ощетинился Далосак. — Может быть, этой, с соломенными волосами?

Бастобалос посмотрел на него с укоризной и вздохнул:

— И этой, и всем остальным… Давай освободим их! Пусть идут куда глаза глядят. — Он кивнул головой на деревья впереди.

— Видно, тебе жизнь надоела, старик! Хочешь, чтобы Албонак отрезал нам головы? Ну и желание! — Далосак откинулся на круп лошади и опять затянул свою песню.