Под знаком змеи - [37]

Дома Ептала, не давая волю слезам, кропотливо обработала рану, промыла ее настоем трав и перевязала чистым холстом.

— Да пойдет оно на пользу тебе, дитя мое, — проговорила она и поколдовала втайне, чтобы рана затянулась и жизнь не покинула сына.

Всю ночь она не отходила от Алученте, меняя повязки и поднося к его пересыхающим губам прохладное питье. Басчейле был рядом, он тоже не сомкнул глаз; Мирица время от времени подходила к постели брата, с состраданием глядя на его бледное лицо.

На следующий день юноша угас. Луч радости, сверкнувший было им, померк.

Тело сына отнесли на край плато, где разожгли большой костер, и предали останки пламени. Пепел собрали в деревянную урну, захоронив ее рядом с могилой Асы-тедис. В изголовье Басчейле воткнул белый ствол явора, на котором вырезал змею.

Мирица и Ептала плакали и пели, взявшись за руки, и кружили вокруг столба.

Всю неделю Басчейле не находил себе места и покоя. Он будто носил в себе вину: жалел, что не пошел к принцу Даосу в первый же день, чтобы отсоветовать строить село у поворота реки; корил себя, что не остался на том берегу до конца, когда разыгралось это кровавое побоище…

Со временем боль притупилась, и скитальцы вернулись к своей каждодневной жизни. Мирица ткала ткань и орошала ее слезами, вспоминая Андреаса, Алученте и все, что случилось.

Ептала каждый день уходила на плато — ухаживала за посевами, поправляла забор из колючек, разговаривала с Алученте. В ее представлении охотник и воин продолжал жить в образе змеи, ожидая лишь мгновения, когда боги возродят его к телесной жизни и он примет образ человека. Смерть была для нее временным расставанием: душа усопшего возносилась на небо, чтобы залечить свои земные раны.

Басчейле, состарившийся за несколько дней больше, чем за все годы, казалось, приходил в себя. Молча, терпеливо он обтесывал и строгал колоды, из которых задумал вырезать дорогие ему образы: Алученте и Роместы, старика Артилы и принца Даоса, Андреаса.

…Как-то ночью ему приснилась Роместа. Она звала на помощь. И было это утром в порту Дувры… На сердце у старика опять стало неспокойно — он слонялся туда-сюда, работа не спорилась. В голове зародилось предположение: может, степные злодеи привезли молодых пленниц в город, чтобы продать их там на рынке? Если так, он должен вызволить Роместу.

В тот же день Басчейле надел на себя лохмотья, взял палку, лук со стрелами и отправился берегом реки вниз по течению. Сорок стадий — не так уж много, он одолеет их до захода солнца.

Однако путь оказался длинным из-за многочисленных поворотов реки и труднопреодолимых топей, зарослей камыша и диких лиан. Чтобы сократить его, он поднялся на гребень холма и пошел по прямой, к югу, следя за тем, чтобы не удаляться от реки.

Вскоре он набрел на покинутые посевы, виноградники, заросшие травой, плодоносные деревья, за которыми давно никто не ухаживал. У лесочка он заметил несколько шалашей пастухов и стадо белых овечек невдалеке. Мастер обрадовался и направился было к ним, но не успел сделать и десятка шагов, как путь ему преградили два пса. Один, похожий на волка, грозно лязгал зубами, тесня путника к старому ореху. Налаявшись, собаки улеглись тут же.

Басчейле надеялся, что придут пастухи и окликнут их, но никто не пришел. Наконец собакам надоело караулить его, прилипшего к стволу и не делающего им ничего плохого, и они ушли.

Солнце соскользнуло уже за холмы, стало темнеть, а он так и не нашел дорогу в Дувру. Знал, что где-то близко, но не мог угадать, где именно.

Басчейле вернулся назад и спустился в долину с покинутыми виноградниками. Там набрел на овражек, заросший ивняком и сухой травой, и устроился на ночлег. Ночью со стороны отар были слышны колокольчик и грустная мелодия дудки. Сознание, что поблизости есть люди, вселяло бодрость. Мастер накрылся с головой старой козьей шкурой, которую носил и Алученте, и быстро уснул…

Наутро голова его была свежа, мысли ясны, и он стал себя спрашивать, куда и зачем отправился. Захотелось самому надеть на себя цепи раба? Он собрался уж было повернуть обратно, но перед ним снова возник образ Роместы…

Свет перемещался в сторону созвездия Рака. Холмы были сплошь в зелени и в цвету, слышалось кукование кукушки и пение соловья. От пастушьих шалашей ветерок доносил запах дыма…

Басчейле стало стыдно за свою слабость. Неужто он напрасно проделал этот длинный путь, подвергал себя опасности? Вернуться домой, ничего не разузнав?! «Какой бы бестией ни был этот Мука-порис, до меня ему дела нет! Я свободный дак», — храбрился он, продолжая свой путь.

Он оставил по правую руку шалаши и шел теперь узенькой тропкой, пока не дошел до большой дороги, изрезанной колесами городских повозок и огражденной по сторонам высокими кустами облепихи и шиповника. Дорога, казалось мастеру, выходила из лесной темноты и беспредельно тянулась по холмам вдоль Тираса.

Дойдя до вершины холма, дорога, однако, спускалась вниз. Отсюда ее с двух сторон окаймляли виноградники, сливовые сады и поля Дувры. То здесь, то там виднелся в зелени шалаш или землянка, вокруг которых стояли деревянные ульи-колоды. Невдалеке росли в беспорядке орехи, черешни и яблони…