Под знаком змеи - [20]

Первое, что предпринял Басчейле, — это, к удовольствию Епталы, наметил пашню на плато. День ведь уже шагнул далеко за линию равноденствия. Место было ровное, очень подходящее для посевов, да и от старого загона остался еще навоз. Река, ближе подходившая к плато, казалась пустынной. С высокого берега, куда ни кинь взор, было видно только это обширное поле, покрытое кустами дикого овса и освещенное солнцем. С запада и севера плато окаймляли леса и рощицы.

— Давай, Мирица, возьмемся за работу, — сказала Ептала. — То, что сегодня нам кажется карой богов, завтра станет радостью.

Второе дело Басчейле надумал также для Епталы.

Вернувшись в хижину, он положил в свою торбу мешочек соли из того дорогого запаса, который у них оставался, сунул топор за пояс. Алученте взял лук и колчан со стрелами, и оба вышли на берег реки. Спустили лодку на воду.

— Мы идем на несколько дней к тем пастухам, которых видели три дня назад, — сказал Басчейле жене перед уходом.

И вот они гребут вверх по реке. Но не три дня, как думали, а все четыре. Путь против течения был тяжелым и медленным. Их тянули к себе глубокие водовороты, угрожали камни не знакомого пока русла реки…

На четвертый день к вечеру они достигли отары на холме. Загон стоял на вершине как опознавательный знак для иноземных корабельщиков. Эти смелые люди приплывали к поселениям тирагетских пастухов и брали их товар в обмен на привезенные вещи. Обычай такой пришел из древности и был полезен обеим сторонам.

Загон показался отцу с сыном одиноким и заброшенным в этом пустынном месте.

— Мы приплыли к вам, чтобы обменяться товарами, — заговорил Басчейле с пастухами, когда те отозвали собак. — Предлагаю вам этот мешочек соли и четыре блюда из явора, — я сделал их своими руками, — а вас прошу дать мне столько же овец с ягнятами… Если же добавите по доброте души еще и барашка на счастье, — мастер улыбнулся, — то я принесу его в жертву Марсу Гривидиусу…

Пастушье поселение виднелось чуть ниже — несколько маленьких хижин с загонами возле них. Отары паслись на зеленом склоне, медленно приближаясь к месту дойки. Солнце клонилось к западу. На заборе одного из загонов белели холщовые рубашки, развешанные на просушку. Колодезный журавль наклонялся за водой. Между домиками сновали женщины с белыми как молоко лицами. Глядя на эту живописную картину, по которой соскучился его глаз, Басчейле ждал ответа.

Вокруг него собрались мужчины с ясными и умными глазами. Каждый был одет в сермягу из грубой домотканой шерсти и островерхую шапку, обут в постолы, а в руке держал толстую кизиловую палку.

Они внимательно разглядывали его. Гость был не похож на тирийского торговца. Кто же он? Говорит на их древнем языке, в речи проглядывает добродушный юмор, что им особенно пришлось по нраву.

Обмен, однако, не показался им подходящим.

— Дать тебе овец и ягнят за горсть соли и эти деревяшки? — спросили они насмешливо. — Откуда ты взялся на нашу голову, чудила?

И все же они пошли ему навстречу, не могли иначе. Уже несколько лет не показывались на реке тирийские корабли. Задерживались и возчики соли. Это означало, что в мире снова тревожно и неспокойно. О жестокостях в долине Гиераса они еще не ведали…

— Может, ты и порядочный человек, а может, подослан Мука-порисом, чтобы выведать нашу силу и достаток, — проговорил старый пастух. — Этот мерзавец немало грабил нас!

Собаки зарычали, словно подтверждая его слова. Молодые мужчины продолжали разглядывать пришельца из-под густых бровей. Женщины, проходя мимо, сверлили его острыми взглядами.

Поведение этих людей показывало Басчейле, что этот род с Тираса прошел через горькие разочарования и стал не очень-то гостеприимным. А может быть, он, мастер, пришедший издалека, и ошибается?

Наконец они сговорились и позволили ему самому отобрать овец.

— Нет, — покачал он головой. — Я ничего не понимаю в этом, всю жизнь я ведь строгал да вырезал.

— Значит, ты из рода мастеров? — догадался один пастух.

— Да, люди добрые. Зря вы меня за другого приняли. Не дай бог никому пройти через все те несчастья, какие мне пришлось испытать!..

Басчейле стал рассказывать им историю свободных даков, вставших под знамя принца Даоса…

Когда он закончил, их недоверчивость растаяла. Пастухи внимательно слушали, качая головами и время от времени сжимая кулаки: «Нам не спастись от них! Враги наступают со всех сторон…»

— А теперь выберите овец, которые мне полагаются, — сказал Басчейле, успокоившись. — И, если хотите, помогите отнести к лодке. Даст бог, я снова приду сюда. Тогда уж привезу и другое что-нибудь, для вас смастерю.

На прощание старый пастух ему сказал:

— Мастер, наш тебе совет: не показывайся на глаза Мука-порису. Сторонись этого негодяя. Обложит данью или сделает своим рабом.

— Верю, что говоришь правду. Подождем в Яла-чоле, пока не подойдут другие скитальцы, такие же, как я.

— Если они не придут и тебе будет трудно жить там одному, знай, что мы всегда примем твое семейство, потеснимся в своих шалашах.

Басчейле поблагодарил пастуха за добрые слова и взвалил барашка на плечи. Это было пушистое создание с едва пробивающимися рожками, ласковыми глазами и нежной мордочкой; серовато-желтая шерсть его была удивительно тонкой и длинной.