Под знаком Льва - [28]

Во время еды я слушаю разговоры, пытаясь привыкнуть к древнеримскому диалекту, который мне все еще довольно чужд. Анджело рядом со мной время от времени потягивает вино и также молча следит за тем, что происходит за столом. Чем дольше я наблюдаю за присутствующими мужчинами, тем сильнее уверяюсь в том, что почти все они священнослужители. Я понимаю это по пурпурным одеяниям на некоторых из них, а также по тяжелым золотым распятиям, висящим у каждого на шее. Я, конечно, знала, что нравы католической церкви в то время были далеки от святости, но меня все же удивляет, как вольготно эти люди чувствуют себя за декадентским столом Галатеи. По-видимому, их не особенно беспокоят мысли о целибате, который на них налагается.

Мой взгляд останавливается на брюзгливом молодом человеке, который уже какое-то время исподтишка наблюдает за мной. На вид ему лет двадцать пять, но с круглыми щеками и огромными темными глазами он выглядит гораздо моложе, а в такой обстановке он и вовсе кажется почти ребенком. Заметив, что я за ним наблюдаю, он стыдливо краснеет и быстро отворачивается, очевидно смутившись, что я поймала его за подглядыванием.

По мере того как трапеза подходит к концу, люди постепенно расходятся по зале, некоторые перемещаются в соседнюю комнату. Я следую за ними на небольшом расстоянии и удивленно оглядываюсь по сторонам: всякий раз, когда мне кажется, что я вижу самую прекрасную комнату в этом замке, я вхожу в другую, которая поражает меня еще сильнее.

В дальнем конце комнаты стоит внушительная кровать с балдахином, в передней части сгруппированы мягкие шезлонги и пуфы. Вся обстановка выглядит крайне утонченной из-за расставленных повсюду цветочных композиций, ваз и статуэток. Это спальня или приемный салон?.. Или и то и другое?

Анджело подталкивает меня к дивану, и вдруг я оказываюсь в центре событий. Если во время еды у меня еще была хотя бы небольшая возможность затеряться, то теперь я сижу в непосредственной близости от Галатеи, растянувшейся на низком диване и окруженной почитателями, сгорбившимися над ней на своих пуфах.

– Расскажите мне об этом новоприбывшем, ваше преосвященство, – обращается она к одному из гостей, священнику лет под сорок, что расслабленно развалился в кресле, крутя в пальцах кубок с вином.

– Молодой флорентиец, – отвечает он, бросая многозначительный взгляд на сидящего напротив меня мужчину. – Он был призван кардиналом еще в юном возрасте, но плохое здоровье помешало ему приехать в Рим раньше. Папа Сикст в то время, призвав в коллегию кардиналов, специально воссоздал Ла Ротонду в качестве своей титульной диаконии.

– Не стоит завидовать, Сансеверино, – негромко замечает ему другой клирик. – Только потому что вы с папой на ножах, не надо завидовать тому, что этот иностранец удостоился сердечного приема у Александра.

Темные брови Сансеверино зловеще дергаются.

– Этот Орланди появляется из ниоткуда, и папа тут же принимает решение сделать его заведующим Апостольной библиотекой Ватикана. Да кто он вообще такой?

Я замираю совершенно неподвижно в круговороте своих мыслей. Флорентиец… Появился из ниоткуда… Орланди. Меня охватывает нехорошее предчувствие, но этого не может быть! Зачем он пришел за мной сюда? Я была совершенно одна на чердаке, когда шагнула в портал, а картина исчезла вместе с Леонардо. Лео ведь не мог использовать ее, не так ли? Откуда он мог знать, какую именно картину я выбрала? Я ведь могла застрять в любом веке, в любом месте!

– Семья кардинала Орланди пользуется высочайшим авторитетом во Флоренции, – вмешивается тот парень с детскими глазами. – Один из членов этой семьи однажды спас жизнь моему отцу.

У меня перехватывает дыхание. Он… Не может быть… Он сын Лоренцо?

Я рассматриваю его лицо, пытаясь найти сходства с нескладными чертами Лоренцо де Медичи. Заметив мой изучающий взгляд, юноша снова краснеет, но затем решительно придвигается ближе на своем пуфе, доверительно наклоняясь ко мне.

– Я не могу не заметить вас, мадонна. Извините за бестактный вопрос, но кто вы?

Я растерянно перевожу на него взгляд. Он смотрит на меня так изучающе, словно я кажусь ему знакомой.

– Меня зовут Розали, но почему вы спрашиваете? Мы знакомы?

Его румянец тускнеет, уступая место внезапной бледности.

– Я Джованни. Джованни де Медичи, и я абсолютно уверен, что мне знакомо ваше лицо, – говорит он, нервно теребя пальцами свой воротник. – С тех пор как я себя помню, во дворце моего отца висит картина, которую он очень ценит. На ней изображена Немезида, и я знаю, что для нее позировала таинственная женщина, о которой до сих пор ходят слухи во Флоренции. Отец никогда не рассказывал мне, кто она такая, а сегодня вечером я увидел вас, просто одно лицо с богиней с этого полотна. Как такое возможно?

Внезапно мне становится трудно дышать. Я словно снова возвращаюсь в мастерскую Сандро Боттичелли во Флоренции, когда Лоренцо заказал у него эту картину незадолго до нашего возвращения в настоящее. Он хотел, чтобы Сандро изобразил меня Немезидой, богиней возмездия. Тогда я и в страшном сне не могла представить, что это за собой повлечет. Что однажды я встречусь с сыном Лоренцо, и он меня узнает… или хотя бы заметит сходство. Ведь для него картине уже по меньшей мере двадцать лет, а я сижу здесь перед ним, не постаревшая ни на год. Неудивительно, что он так разглядывал меня во время пира и пытался установить контакт. Черт, мне нужно немедленно что-то придумать, пока он не сделал неправильных выводов и у меня не появились проблемы еще и с инквизицией!