Под знаком льва - [3]

Мы тут не будем размазывать на тот счет, насколько вообще возможна чистая дружба между неоперившимся юнцом и опытной женщиной. Хорошим мальчикам стоит сказать, что это — уникальная, во многом неповторимая форма межличностных отношений. Остальные могут судить в меру своей испорченности. Для нас важно, что Льюис сдержал свою клятву. Он сумел окружить Джейн покоем и радостью, доступными, кажется, только в семейной жизни, до конца ее дней. В 1930 г. они, вместе с тем самым братом нашего героя, о котором мы уже говорили, купили дом в окрестностях Оксфорда. Его последней владелицей была младшая сестра погибшего Патрика, тогда молодая девушка, а потом — баронесса Морин Дэйзи Хелен Мур, покинувшая наш мир в феврале 1997 г. С ее уходом историю Клайва Льюиса и Джейн Мур можно считать рассказанной.

Просто христианство

Надо сказать, что Льюис, проживший в Англии всю сознательную жизнь, ее совсем не любил. Его мировоззрение было связано с Британией — древним отечеством множества народов, частицей Рима и своеобразной второй родиной саксонской и норманской культур. А специфическая английская общность с ее традициями и диалектом так навсегда и остались для нашего героя чужими.

Поэтому, когда в 1931 г. выпускник Оксфорда Эдвард Лин основал небольшое литературное общество, быстро ставшее пристанищем мистически настроенных молодых ученых, Льюис немедленно к нему примкнул. Самоназвание Inklings, принятое участниками кружка, можно примерно перевести как “Предвестники”. Это даже не предтечи, а скорее “тонкие намеки на толстые обстоятельства”. Кроме того, оно напоминает о викингах, но его корнем является слово ink (“чернила”, англ.), и все вместе получается очень здорово. В число Инклингов, кроме прославленных Льюиса и Толкиена, входили такие менее известные у нас, но оттого ничуть не худшие люди, как философ-христианин Оуэн Барфилд, богослов и поэт Чарлз Уильямс, англиканский каноник, декан оксфордского Модлин Колледжа Адам Фокс и многие другие. Были там и братья Толкиена и Льюиса. Деятельность Инклингов можно, в целом, свести к созданию основ для новой мифологии, призванной связать христианство с языческими корнями нашей культуры. Инклинги породили, в частности, такой жанр современной литературы, как fantasy.

Они собирались по четвергам как в помещении Модлин Колледжа, так и в местной пивной под названием “Орел и Дитя”, переименованной ими для простоты в “Детку с птицей”. Толкиен, сам богослов, один из комментаторов так называемого иерусалимского издания Библии, познакомил нашего героя с одной из главных книг Честертона — трактатом The Everlasting Man (“Вечный Человек”), и это событие стало последним шагом Льюиса в христианство. С этого момента началась его проповедь, которую трудно привязать к какой-то определенной конфессии или системе воззрений. В отличие от Толкиена, правильного католика, Льюис придерживался более элементарных взглядов, соответствующих основным догматам вероучения, выраженным еще в первые века в Символе Веры, абсолютно общем для всех христиан. Официально Льюис числился англиканином, то есть принадлежал к наиболее развитой на Британских островах церкви, напоминающей восточное православие, но исповедовал, скорее, некую систему взглядов, соответствующую раннему христианству. Возможно, именно это делает его столь привлекательным в наше время раздоров и пререканий.

Первым произведением Льюиса-христианина, сразу же прославившим его как проповедника, стали The Screwtape Letters (“Письма Баламута”) от имени некоего второразрядного беса, поучающего своего подопечного, как именно следует развращать и соблазнять человека. Благодаря этой книге, довольно мрачной и жуткой, но не лишенной остроумия и — что главное — со счастливым концом, Льюис, как говорится, проснулся знаменитым. За ней быстро последовали многочисленные статьи и целые трактаты. Некоторые из них, в частности Problem of Pain (“Страдание” в русском переводе Наталии Трауберг) — очень хороши. В середине сороковых годов Льюис потерпел сокрушительное поражение в философском споре с ученицей Витгенштейна, профессором Элизабет Анскомб, обнаружившей в его богословских сочинениях множество серьезных ошибок. Крах Льюиса-богослова, привыкшего поучать атеистов, был тем более унизителен, что Анскомб сама была христианкой, причем такой же настоящей католичкой, как и Толкиен, часто упрекавший своего друга в дилетантизме.

К чести Льюиса надо сказать, что он не только переписал наново сомнительные страницы своих текстов, но и совсем забросил чистое богословие, а в число наиболее ненавидимых им пороков навсегда вошел непрофессионализм. Правда, позднее он все же отважился выпустить программный трактат Mere Christianity (“Просто христианство”), и слава Богу, потому что книга вышла великолепной. Однако материалом для нее послужили записи радиобесед, проведенных Льюисом еще до поединка с Анскомб, и перед изданием он отправил свой труд на вычитку нескольким докторам богословия разных конфессий.

Мерзейшая мощь

Несомненно единственным по-настоящему совершенным произведением Льюиса можно счесть The Abolition of Man (“Человек отменяется”) — маленький текст в трех главах, посвященный кризису западной культуры и катастрофическим изменениям в массовом сознании, изданный в 1943 г. О войне здесь ни слова, но это не кажется ни нарочитым литературным приемом, ни ханжеским чистоплюйством, поскольку в трактате наш герой и впрямь говорит о вещах куда более важных и значимых, чем любые войны и революции. В этой книжке, сочетающей поистине римскую простоту с английской утонченностью, великолепный язык со стальной логикой, прослеживаются главные положения философии Льюиса и, в частности, его глубокая убежденность в единстве нравственных принципов для всех эпох и культур. Этот догмат, ставший вскоре испытанным оружием Льюиса, в наши дни и наиболее востребован, и наиболее ненавидим. Вопрос в том, миротворцы вы, или террористы.