Под тремя коронами - [122]

Московит пренебрежительно относится к Литве:

— С кем Александру стоять? Ведома нам литовская сила!

У Иоанна были основания для такой оценки, так как у короля мало было надежды на помощь как Польши, так и самого активного союзника своего, магистра ливонского. Статус и авторитет Великого княжества понизился как на востоке, так и на западе. Польский сенат стремился утвердить унитарное государство, влияя на литовские дела. Но польские политики, говоря о присоединении Литвы и требуя прибытия в Польшу ее представителей с полномочиями на подтверждение унии, не могли договориться о помощи Великому княжеству. Мешали распри между магнатами. Проигранная война обострила подобные распри и в княжестве. Раду панов стали раздирать противоречия. Часть ее членов поддерживала Глинского, который после сопровождения короля в Польшу в 1503 г. стал его фаворитом, прибрал к рукам монополию на литье воска, подмял под себя таможни. Его всецело поддерживал влиятельный Николай Радзивилл.

К тому же заключение перемирия с Москвой не оказало никакого влияния на порубежных жителей, которые находились в постоянной вражде с соседями. Приграничные обидные дела были сложной проблемой в отношении обоих государств. Литовское и московское правительства предъявляли постоянные претензии друг другу в связи с этими обидами, требованиями. Оба государства предлагали друг другу для дел обидных, для покраж, разбоев, грабежей, наездов и для исправления старых границ высылать немедленно своих бояр-представителей, чтобы они вместе всем неправедным делам управу учинили. Но эти предложения в большинстве случаев так и оставались пожеланиями…

В это время усилилась болезнь Иоанна. Однако, находясь в ясном уме, он продолжал управлять государством, отдавать распоряжения. Но слабел с каждым днем…

На закате одного из октябрьских дней к нему пожаловал митрополит. В несколько восточных чертах его выражалось затаенное, азиатски простодушное лукавство вместе с русским себе на уме. Великий князь встретил его не совсем ласково:

— Что, не терпится, Гермоген? Хочешь причастить, а может и соборовать меня… Смотри, не упусти время…

— О здоровье, государь, справиться зашел. А на упрек твой скажу: мы ведь всегда понимаем друг друга…

— Да, ты во многом способствовал не только церковным, но и нашим делам государским… А о здоровье своем скажу: видно, скоро предстану перед Всевышним… Голос Иоанна прервался. Но, помолчав, он продолжил:

— Но умереть хочу подобно славному деду своему Дмитрию Донскому, государем, а не иноком. Так что схиму принимать не стану…

— Я, государь, и вся церковь наша будем молиться Господу нашему, чтобы он ниспослал тебе и свою любовь, и свое прощение. Само провидение избрало тебя, чтобы ты укрепил и возвысил наше государство среди многих других народов.

Иоанн поддержал мысль митрополита:

— Да, слава Богу, жизнь прожита не зря. Держава наша укрепилась… И сейчас занимает достойное место среди других государств. А ведь около трех веков Россия находилась на обочине европейской политики… Орда с Литвою, как две ужасные тени, заслоняли от нас мир… Но теперь власть великого князя московского усилилась, как, впрочем, усиливаются короли Англии и Франции. А Испания, освободившись от мавров, сделалась вообще первостепенной державой. Португалия упрочила свое положение успехами мореплавания и важными для торговли, для приобретения богатств открытиями. Италия, оставаясь разделенной, сильна своей тонкой политикой, а также флотом, купечеством, науками и искусством. Германию волнуют междоусобия, но и она стремится возвысить достоинство императорское. Венгрия, Богемия, Польша управляются сейчас родом Гедиминовым и составляют как бы одну державу. И можно надеяться, что вместе с Австрией они смогут сдержать напор мусульман, преодолеть силу и настойчивость их султанов… Но это дела дальние… С ближними, как ты знаешь, мы тоже справляемся. И Литва, и Крым, и орден, и восточные татары чувствуют нашу силу…

Видно было, что государь устал и впал в полузабытье… Митрополит, не стуча, вопреки обыкновению, посохом, тихо удалился.

В один из ноябрьских дней 1505 г. Елена вместе со своей доверенной боярышней любовалась подарком матери, присланным ею незадолго до своей кончины. Это была необыкновенно крупная, золотистого цвета, завораживающая всякого, кто смотрел на нее, жемчужина. Даже венценосные особы не видывали таких. Отец Елены приобрел ее у ханши Менгли-Гирея, которой она досталась от Тохтамыша. Иоанну жемчужина стоила многих ожерелий, украшенных дорогими каменьями и жемчугом, перстней, серег, монист, ларцев — красных, желтых, дубовых, золотых, украшенных костяною работой. Ради приобретения жемчужины Иоанн оторвал от себя несколько мис, уксусниц, перечниц, солонок, чарок, ложек, ковшей, кубков, рогов, сковородок серебряных.

София пыталась остановить великого князя:

— Непомерно много платишь ты ханше…

Иоанн, молодо взглянув на жену, ответил:

— Полкняжества не пожалею, но жемчужина должна быть моей… Нашей, — поправил он самого себя. — Ибо, скорее всего, она принадлежала моему деду Дмитрию Донскому, но была утрачена во время нашествия Тохтамыша на Москву.