Под тремя коронами - [121]

С мужем Елены Иоанн постоянно поддерживал преимущественно государственно-политические отношения. Тем более, что реальная жизнь почти ежедневно создавала проблемы, требовавшие незамедлительного разрешения. В том числе и разбирать ссоры между пограничными жителями, не перестававшими нападать друг на друга.

Но камнем преткновения оставались территориальные споры. Александр прислал сказать тестю, что уже пора ему возвратить взятые у Литвы по перемирному договору волости. Объяснил он эту позицию тем, что ему жаль своей отчины. Иоанн ответил, что и ему жаль своей отчины, Русской земли, которая за Литвою — Киева, Смоленска и других городов. В другой раз Александр прислал жалобу на своего кричевского наместника Евстафия Дашковича, убежавшего вместе с другими кричевскими дворянами в Москву, пограбивши при этом пограничных жителей Литвы. Иоанн ответил:

— В наших перемирных грамотах написано так: вора, беглеца, холопа, раба, должника выдавать. Дашкович же человек знатный.

Иоанн напомнил также, что при его предках и при предках Александра на обе стороны люди ездили без отказов; теперь вот и Дашкович к нам приехал, и потому он наш слуга.

Между тем, в это время Иоанн стал хворать все чаще и чаще. Дворцовые лекари и врачеватели усердно лечили его. Но он говорил:

— Я более верю усердной молитве, чем искусству врачевания…

Сопровождаемый всеми детьми в виде простого смертного он посетил знаменитые святостью Обители в лавре Святого Сергия, в Переславле, Ростове и Ярославле. В них он молился, ожидая от Бога исцеления или мирной кончины.

Узнав о болезни Иоанна, Александр посчитал, что приближение смерти может привести его к уступчивости.

— Надеюсь, что сейчас земные заботы не волнуют его, — говорил король Глинскому.

В Москву были направлены великие послы, уже известные в Москве Станислав Глебович, Юрий Зиновьевич и государственный секретарь или писарь Богдан Сапега. Предлагая дружбу Литвы взамен на уступку Иоанновых завоеваний, король именовал Иоанна отцом и братом. Елена кланялась ему с почтением и нежностью…

Но первый боярин Иоанна Яков Захарьевич сказал послам:

— Великий князь никому не отдает своего. Если вы желаете истинного, прочного мира, то уступите России и Смоленск, и Киев…

Не смягчил позицию Москвы и получивший широкую известность подвиг литвинов в Нижнем Новгороде, совершенный к пользе и славе России. Во время свадьбы сына и наследника Иоаннова Василия с Соломонией Сабуровой, оказавшейся краше полутора тысяч других благородных девиц, представленных ко двору на смотр, в Москву пришла весть об измене казанского присяжника Магмет-Аминя. Этот казанский царь больше всего любил корысть и жену свою, бывшую вдову Алегамову, которая несколько лет жила невольницей в Вологде. Ее пленительность и красота подействовали на вельмож казанских и Магмет-Аминя так, что она могла убедить их, в чем хотела. Всем говорила о важности быть независимыми. Сверкая глазами-маслинами, она день и ночь твердила мужу:

— Кто ты? Раб московского тирана. Ныне на престоле, завтра в темнице и, подобно Алегаму, умрешь невольником. Цари и народы презирают тебя. Воспряни от унижения к величию: свергни иго или погибни достойным славы…

Забыв милости Иоанна, своего названного отца, и присягу Аминь дал ей слово отложиться от России. И в день праздника Рождества Иоанна Предтечи, когда в Казани проходила большая ярмарка, там схватили великокняжеского посла и московских купцов. Многих умертвили, иных заточили в улусы ногайские. Собрав шестидесятитысячное войско из татар и ногайцев, Магмет-Аминь осадил Нижний Новгород, выжег его посады. Воеводой был там Храбр Симский. Поскольку защитников города было явно мало, воевода не без сомнения выпустил из темницы триста литовских пленников, взятых на Ведроши, дал им оружие, в том числе и огнестрельное, и государевым именем обещал свободу, если они храбростью заслужат ее. Будучи искусными стрелками, они убили множество осаждавших, в том числе и шурина казанского царя, ногайского князя, который, стоя близко у стены, распоряжался приступом. Увидев это, ногайцы не захотели больше сражаться, между ними и казанцами началась распря и даже кровопролитие. Магмет-Аминь едва смирил их, снял осаду и бежал восвояси.

Литовским пленникам была немедленно предоставлена свобода с честью, благодарностью и дарами.

К перемирию с Литвой Иоанн относился как к чему-то несерьезному, необязательному. Откровенно об этом он высказался, отправляя послов в Крым:

— Если Менгли-Гирей захочет идти на литовскую землю, то не отговаривать. Если приедут в Крым литовские послы с мирными предложениями, то говорить Менгли-Гирею, чтобы не мирился. Детей ханских убедить, что если отец помирится с Литвой, то им тогда не воевать, что у них весь прибыток отойдет.

Послы готовы были ответить на претензии крымского хана, что сам-то великий князь московский заключил перемирие с великим князем литовским. На такие замечания послы должны были отвечать:

— Великому князю с литовским прочного мира нет; литовский хочет у великого князя тех городов и земель, что у него взяты, а князь великий хочет у него своей отчины, всей Русской земли. Взял же с ним перемирие для того, чтобы люди поотдохнули да чтоб взятые города за собой укрепить: которые были пожжены — огородить, в другие воевод своих посадить, враждебно настроенных людей вывести…