Под тремя коронами - [114]

Оправившись от резкости Иоанновых слов, посол венгерского короля сказал:

— Общий поход христианских государей против турок задерживается только войной Московского государства с Литвой.

Иоанн позволил себе столь же резко прервать и посла:

— Мы всегда за христианство против поганства стояли и просили бога, чтобы христианская рука высоко была над поганством… А что у нас с зятем война случилась, тому мы не рады, началась война не от нас, а от него… Короли Владислав и Александр объявляют, что хотят против нас за свою отчину стоять… Но что короли своею отчиною называют? Не те ли города и волости, с которыми князья русские и бояре приехали к нам служить?..

Затем посол просил гарантийной грамоты для больших польских и литовских послов. Грамота была дана.

XXVI

У короля польского и великого князя литовского не было надежды одолеть Москву, сильную не только многочисленностью войска, но и умом, решительностью и удачливостью своего государя. Литва же истощалась, слабела. Казна страны была пуста, великий князь оказался в долгах у магнатов и заложил им многие земли. Только Яну Заберезскому Александр был должен 3 тысячи золотых, охмистру двора Елены Альберту Клочко тысячу коп грошей. Польша в этой разорительной войне участвовала не охотно. Александр окончательно убедился, что ему не справиться с московским государем. Единственным средством к спасению государства становилось перемирие.

Многие паны-рада и Глинский также уговаривали короля:

— Наше спасение в мире или хотя бы в перемирии.

В результате вся зима 1502–1503 гг. прошла в переговорах. Сам Папа Римский Александр VI вместе с венгерским королем Владиславом взялись быть посредниками мира. На этот раз грамоту папы привез чиновник венгерского короля Сигизмунд Сантай. Римский первосвятитель писал, что христианство приведено в ужас завоеваниями Турции, что султан угрожает Италии, что кардинал Регнус от имени папы склоняет всех государей Европы к изгнанию турок из Греции, а короли польский и венгерский не могут принять участие в этом славном деле — мешает вражда с Москвой. В грамоте указывалось, что ссора и междоусобная война между христианами и неудобна, и прискорбна. Святой отец как глава церкви для общей пользы христианства молит великого князя московского заключить с ними мир и вместе со всеми начать войну против Оттоманской империи. О причине войны в грамоте папы, как и в грамотах венгерского короля и кардинала Регнуса, не говорилось. Только посол Сантай в своей речи заметил, что он своими очами видел великую княгиню Елену Ивановну, которая находится в должной чести и «уроженного обычая держится».

И в этом случае казначей и дьяки великокняжеские отвечали именем Иоанна, что зять его навлек на себя войну неисполнением условий; что государь, обнажив меч за веру, не отвергает мира пристойного, но не любит даром освобождать пленных и возвращать завоевания; что он ждет больших послов литовских и согласен сделать перемирие.

Королевские послы обедали в великокняжеском дворце, но Иоанн не подал им ни вина из своих рук, ни самой руки. На обеде московский князь, разъясняя причину войны с зятем, сказал:

— Короли Владислав и Александр — отчичи Польского королевства и Литовской земли от своих предков, а Русская земля — от наших предков, наша отчина. И теперь, ввиду вероломства зятя, мы за свою отчину будем стоять…

В это время гордые польские прелаты во главе с кардиналом Фридрихом обратились к Елене Ивановне со смиреной просьбой-мольбой о посредничестве перед московским князем: надежды на удачный исход войны не оправдались. Письмо адресовалось Елене, королеве, супруге короля Александра. Находясь в Минске, Елена ответила на польском языке, что она скорбела по поводу войны между отцом и мужем, но, покорная мужу, ничего не могла предпринять без его воли. Она писала, что охотно примется за дело, лишь только получит на то разрешение короля. Второе условие — письменное согласие на ее посредничество Рима и его сторонников в Польше и Литве. Александр, действуя в полном согласии с женой, писал брату в Венгрию: «О мире с великим князем московским хлопочет наша жена и литовские сенаторы; тем не менее благодарим за отправку туда же Сигизмунда Сантая».

Не прошло и месяца, как большие литовско-польские послы явились. Великого князя литовского на переговорах представлял полоцкий наместник Станислав Глебович. В литовскую делегацию специально были подобраны люди, близкие великой княгине. Елена прислала от себя своего канцлера Ивана Сапегу и охмистра Альберта Клочко. Прибыли также посол венгерского короля и послы ливонского ордена. Посольство Александра привезло грамоты от краковского и виленского епископов, от рады польской и литовской, а главное — письма от Елены. Сопровождение послов было более пышным, чем обычно. Кони, упряжь, оружие, одежда послов и их свиты вызывали зависть даже у богатых москвичей.

Объединенная делегация Ягеллонов вынуждена была выступать в роли просителей, так как война была проиграна. Великий князь московский чувствовал себя хозяином положения, считавшим, что в ходе этой войны его государству удалось упрочить свое международное положение. Въехав в Москву и разместившись в палатах посольского двора, пан Глебович предупредил своих коллег: