Под стеклянным колпаком - [24]

Но враг начал одолевать численностью. На место павших являлись десятки других. Трусы бросали камни издали. Уже Коваль изнемогал, силы его оставляли, кровью окрасилась рубашка, на лбу зияла рана. Еще натиск и толпа добьется своего, свершит свой «справедливый самосуд».

Коваль бросился вперед и с почти нечеловеческими усилиями пробил дорогу к дверям дома. Через мгновение он задвинул засовы.

Этот маневр ненадолго отсрочивал развязку, но дал возможность перевести дыхание и отдохнуть.

Толпа громила двери, лезла в окна…

Послышались новые голоса. Сначала резко-истерично прозвучал вопль Воскобойниковой:

— Пустите меня! Я хочу умереть вместе с ним!

Гудел умиротворяющий бас Бессонова, Эвелина старалась перекричать стоны и рев толпы…

Около самых дверей раздался стальной голос Уальда:

— Вы перешагнете только через мой труп!

Чутко настороженное ухо Коваля уловило признаки отлива. Кто-то рассуждал, кто-то уговаривал. Сквозь звериный ропот стали проскальзывать восклицания:

— Суд! Надо судить!

Коваль вздохнул полной грудью, утер кровь со лба и улыбнулся.

— Выскочил! Заговорили о суде… вон уже императрица взывает к разуму своих подданных… Бессонов заговорил о человечности… Уальд сторожит двери… Пошло на понижение! А ловко они меня сначала доспели!

Коваль откинул засов и впустил Уальда. Инженер сжимал в руке странной формы оружие, в котором все-таки можно было узнать пистолет.

— Ого! Да «господа» наши вооружены посерьезней, чем обыкновенные колонисты! Привилегия!

Уальд окинул Коваля холодным взглядом.

— Электрический револьвер для сторожей на станциях. Против белых медведей…

— А при случае и против людей? Эх, не было у меня этой игрушки! Показал бы я этим скотам!

Уальд слушал с каменным лицом, очевидно, дожидаясь прихода других.

Револьвер оказался и в руках Бессонова и еще у нескольких лиц из партии «ученых».

Коваля окружили.

— Что это? Арест?

— Да! — едва одерживая волнение ответил Бессонов. — Советую не сопротивляться. Вы заставите нас прибегнуть к силе.

— Я не так глуп. Вам, конечно, было бы выгодно подстрелить меня, как белого медведя. Я не сопротивляюсь, но нельзя ли узнать, в чем вы меня обвиняете?

— Общий голос называет вас, как убийцу семейства Шварцев.

Коваль только руками развел от удивления.

— Вы это серьезно? И Шварцы действительно убиты? И меня вы обвиняете в том, что я перерезал этих милых немчиков? Да вы с ума сошли, господа! Когда произошло убийство?

— Сегодня ночью.

— Я не выходил никуда целый день, а вечером у меня была Воскобойникова. К тому же… Не угодно ли вам, господа, пройти в мою спальню? Не смотрите, господин Уальд, так подозрительно — вы плохой Шерлок Холмс! Я не приготовил засады, но вас действительно ожидает сюрприз.

В спальне «ученые» нашли раненого Маркузова в бессознательном состоянии. Коваль рассказал о ночном приходе рабочего.

— Значит, он — убийца?

— Нет, не думаю. Его самого сильно ранили. «Всех убил!» — относится к кому-то другому. Постарайтесь привести в чувство Маркузова. Он должен знать истину.

Бессонов растерянно посмотрел в окно на место недавнего побоища. Около дверей лежали три трупа. Больничные служители уносили раненых. Толпа стояла хмурая, злая, и в грозном молчании чувствовался подавленный гнев, готовый к новому взрыву.

— Что скажем им? Они сейчас ничему не поверят…

— Виновен или нет Коваль, — решил Уальд, — его необходимо арестовать. Для его же безопасности. А Маркузову немедленно подать медицинскую помощь. Следствие все выяснит.

«Ученые» составили конвой и провели арестанта сквозь толпу.

Люди, которым не удалось расправиться самим, выражали теперь одобрение, видя, что за дело крепко взялась «власть». Да, в этих «ученых», которые все знают, умеют толковать и применять законы, колонисты видели уже свое «начальство»!

Идея порядка и справедливости олицетворялась в строгих фигурах конвоиров, проникнутых чувством высшего долга, и… в электрических револьверах.

Коваля поместили в одной из комнат лаборатории.

Только что перенесенная смертельная опасность, казалось, не оставила на нем следа, и он обычным насмешливым тоном стал вышучивать свой арест.

— Вот что значит естественный порядок вещей! Арестант налицо, а тюрьмы настоящей нет. Убедились ли вы теперь, что вся ваша затея ни к черту не годится? Идиллия, рай земной! А сколько уже пролито крови, сколько трупов! И это в стране, где наука победила стихию, где воздух и почва обеззаражены, где Делабранш приставляет утраченные члены тела. Некоторые говорят, что первым зданием новой колонии должна быть школа, другие — церковь. Я начинаю думать, что необходимее всего тюрьма.

Но «ученым» было не до шуток и никто не ответил Ковалю.

Комнату не заперли и не приставили стражи. Уж очень вышло бы похоже на «тот мир», от которого люди бежали в «страну счастья».

Бессонов поверил в невиновность Коваля. Но кто же тогда убийца?

Допрос очнувшегося Маркузова пролил мало света.

Рабочий шел ночью мимо дома Юстуса Шварца, услышал крики о помощи, стоны. Прошел туда. В дверях столкнулся с человеком, лицо которого не успел рассмотреть. В то же время почувствовал удар в бок, но сгоряча не придал значения ране.