Под стеклянным колпаком - [21]
Самые же жаркие споры вызвало «Уложение о наказаниях». И, как ни пытались законодатели создать что-либо новое, пришлось признать необходимость двух карательных мер: изгнание, полное и временное, и тюремное заключение на разные сроки.
Слово взял Коваль:
— Поздравляю вас, господа, с тюрьмой и сводом законов. Давно бы так! Повторилась сказка про белого бычка. Но я хочу сказать не о том. Вы допустили страшный пробел в вашем законодательстве. А как же вы будете карать преступления политические? Разве не может случиться, что в вашей «Полярной империи» найдутся заговорщики, которые захотят устроить государственный переворот и установить свой порядок? Я предложил бы определить смертную казнь.
В этот вечер колонисты долго говорили между собой о Ковале, высказывали мнения о его личности, оценивали его слова и поступки.
«Общественники» относились к нему не совсем отрицательно. Грубым и невежественным рабочим нравился он физической силой и дерзостью.
Но сильно бранили его «семейные».
Юстус Шварц, вместе с другим немцем, Вильгельмом Крафтом, долго решали вопрос: кто такой Коваль? Конечно, не социал-демократ.
— Анархо-социалист! — изрек Крафт с видом ученого, определившего латинское название жука, посаженного на булавку. — Но, может быть, и анархист-коммунист.
Шварц докончил кружку пива и позвал жену, чтобы налила новую. Мина Шварц тоже приняла участие в споре.
— Он — нехороший человек и очень злой. Думает только о себе.
— О! — сказал Крафт. — Теперь я понял. Он люмпен-пролетарий.
Но Шварц хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.
— Ты ошибаешься, друг Вильгельм! Он — просто русский хулиган!
— Юстус! — прошептал в восторге Крафт. — Ты мог бы писать книги не хуже Бебеля и Каутского.
И оба немца, довольные друг другом и собою, продолжали пить пиво и дымить трубками.
Электрическое солнце закатилось на западе. Эту бутафорскую штуку придумал помощник Уальда и она пришлась всем по вкусу: точно настоящее солнце.
Но после заката не наступил мрак. Сквозь стеклянные своды проникал таинственный, мертвенно-белый свет полярного сияния. Ледяная смерть заглядывала в оранжерею для людей.
Глава XVII
Партии
Отбыв срок наказания, Коваль ожидал нового суда, но Эвелина не пожелала поднимать дела. Наташа и этот поступок, высоко поднявший в глазах колонистов личность «Полярной императрицы», истолковала по-своему. Ревнивое воображение видело здесь скрытую любовь, которая все прощает.
И Наташа, не стесняясь, говорила всем, что Эвелина сопротивлялась притворно и сама вызвала Коваля на взрыв страсти своим кокетством.
«Общественницы» этому верили охотно или, по крайней мере, старались показать, что верят. «Семейные» женщины не прочь были посудачить об Эвелине и, как добродетельные матроны, осуждали ее за посещение такого человека, как Коваль.
— Разве она не знала, к кому идет? От него всего можно ждать! Или она надеялась на свое обаяние? Так не все же такие дураки, как наши мужчины. «Святая, святая!» Вот Коваль и показал этой святой!
Причиной враждебности к Эвелине женщин было, главным образом, ее целомудрие. Никто не мог назвать близкого ей мужчину, и намекавшие ехидно на Бессонова и Уальда сами знали, что злословят без всякого основания.
Выдающаяся красота девушки тоже сыграла немалую роль в завистливых толках. Но то, что вызывало такие недобрые чувства в женщинах, в глазах мужчин окружало Эвелину ореолом лучезарной чистоты.
Для многих «Полярная императрица» являлась предметом настоящего обожания. Ее беспрекословно слушались, слова ее повторялись, как неоспоримое доказательство. Само имя «Императрица», данное Бессоновым в шутку, привилось, и в него люди невежественные вкладывали особый смысл.
— Так сказала наша «императрица»! Так она хочет!
И, если бы Эвелина Шефферс пожелала, ее охотно окружили бы роскошью, построили ей особый дворец, нашлись бы и преданные слуги-исполнители ее воли.
Более развитые не выказывали такого райского поклонения, но и не чувствовали к Эвелине что-то особое, и при появлении ее мужчины улыбались, и всякому хотелось сказать или сделать что-нибудь приятное «императрице».
Поступок Коваля глубоко возмущал колонистов. Найдись среди них сильный, энергичный человек, ему легко было бы воспламенить ненависть и вызвать взрыв.
В первое время, когда узналось, что произошло в доме Коваля, группа американцев открыто заговорила о необходимости линчевания, но не нашла поддержки. На «семейных» влияли жены. Среди «общественников» мнение женщин тоже оказало свое действие. Они же поддержали требование Ковалем слова на последнем собрании.
События, взбудоражившие жизнь колонии и вызвавшие необходимость подчинить ее законам, разделили население на партии, выкристаллизовали характерные группы.
Во главе стояла партия ученых, которая руководила всеми работами колонии, делала изыскания, научные открытия и осуществляла их в действительности. Основная идея партии заключалась в глубокой вере, что прогресс ведет к счастью человечества, что наука и технические открытия, освобождая людей от труда и зависимости от стихий, создадут новую, счастливую жизнь.
Партию составляли Бессонов, Уальд, Делабранш и другие ученые. Сюда примкнул Воскобойников; вылеченный чудодейственными омега-лучами и заглушая обиду жизни, он с головой ушел в науку. Была группа и рабочих, верящих в ученых и всецело им преданных.
