Под стеклянным колпаком - [15]

Страшный удар поразил его в лицо. Сердце захолонуло от адской боли. В глазах закружились сверкающие огни.

Перехватило дыхание. Упал как-то странно, на четвереньки, свалился набок и завыл дико, по-звериному.

Наташа, вся обнаженная, показалась в дверях и отскочила, закрыв лицо руками…

Воскобойников все выл, силясь подняться и скользя руками по луже крови, пока не прибежали «общественники» и не снесли его в больницу…

У Воскобойникова оказались сильные повреждения: выбито несколько передних зубов и почти размозжен нос.

Все лицо быстро заплыло багровой опухолью.

— Какая страшная сила у этого Коваля! — изумлялись врачи.

Такого случая, чтобы колонисты наносили друг другу увечья, еще не было за все время существования «Полярной империи». Были незначительные столкновения, даже драки случались, но враги мирились, и дело не принимало общественного характера.

Теперь не то. Воскобойников, быть может, изуродован на всю жизнь. Врачи опасались последствий сильного нервного потрясения. Больной бредил. Являлась опасность психического расстройства. Делабранш решил применить открытые им омега-лучи, производящие чудодейственное влияние на организм животных. Воскобойников был первый человек, к которому их применили. Делабранш был в восторге, что представился такой прекрасный случай…

Но оставалось решить главное: как колония, не имеющая писаных законов, должна отнестись к поступку Коваля.

На общем собрании было постановлено:

«Избрать судей, поручить им произвести следствие и доложить его результаты колонии, которая и произнесет приговор над Ковалем путем всенародного голосования».

Бессонов, Уальд и Эвелина, избранные судьями, отказались. Основатели колонии избегали всякого повода к упреку, что они стремятся выдвинуться вперед, главенствовать. Пусть народ управляется сам без указки и подсказа. Но это не мешало им втроем составить тайное совещание.

— Меня очень беспокоит этот случай, — начал Бессонов. — Положительно, не предвижу, как выйти из этого положения.

— Общее собрание постановит, вероятно, исключение из членов колонии, — предположила Эвелина.

— Но как это осуществить? Сообщение с внешним миром возможно лишь весною, месяца через три, не раньше. «Утопия» во льдах. Этапные пункты закрыты. При всем желании, мы не можем отвезти сейчас Коваля в какой-нибудь порт Австралии или Америки. Да кроме того… Не хочу ни в чем его подозревать, но ведь он знает все наши тайны. Изгнание его озлобит. Он страшно самолюбив. Что его удержит от разглашения по свету, что существует такая-то вот «Полярная империя»?..

— В которой, добавьте, — вмешался Уальд, — найдено огромное количество жильного золота, серебряная и платиновая руды, драгоценные камни.

— А наши изобретения? Коваль — человек достаточно знающий и развитой, чтобы усвоить сущность и, попросту, продать секрет. Утилизация каменноугольных копей, утилизация земного электромагнетизма — все это станет общим достоянием. Наконец, доберутся и до нас. Англичане или американцы не остановятся перед грубым захватом. Вот чего мы можем ожидать, если исключенного Коваля отвезем с наступлением весенней навигации. Да и что мы станем с ним делать до тех пор?

— Вы меня не так поняли, — разъяснила Эвелина, — я вовсе не имела в виду изгнание, а только исключение.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я не оправдываю Коваля, но Воскобойников на него набросился, тоже ударил по лицу. Коваль ответил в состоянии запальчивости. Это не свидетельствует еще об испорченности или преступности его натуры. Изгнание — слишком тяжелое наказание. Собрание может исключить его на срок.

— То есть?

— То есть, с ним не будут разговаривать колонисты, воздержатся от всякого общения. От работ он тоже будет отстранен. Пусть живет в отдельном доме, одиноко. Разумеется, пища и все, что он ни пожелает, будет ему доставляться.

— На какой же срок?

— На месяц, самое большее — на два. Ведь это моральное наказание очень тяжело.

— Как провести эту мысль на собрании?

— Вы или Уальд выступите с этим предложением.

— Нет, лучше вы сами… Колонисты так вас любят…

Эвелина согласилась.

Глава XII Народный суд

С высокой трибуны избранные судьи прочли обвинительный приговор перед лицом всех колонистов, собравшихся под белым куполом.

На отдельных местах сидели обвиняемые: Коваль и Воскобойникова.

Привлечение последней в качестве обвиняемой вызвало большой спор. Но Юстус Шварц и двое других судей настояли. По их мнению, Воскобойникова явилась главной виновницей столкновения двух мужчин. Живущие семьями мужчины и женщины считали такую постановку вопроса справедливой. Но одна колонистка выступила от имени всех «общественников» с запросом.

— Как формулируют судьи обвинение «общественницы» Наталии, раз колония, в принципе, признает полную свободу отношений между двумя полами?

Объяснение дал Юстус Шварц.

— Мы обвиняем Воскобойникову не в измене супружеской верности, а в том, что она не объяснила мужу о своем увлечении другим мужчиной и тем вызвала трагическую развязку. Она обязана была предупредить. Иначе это является обманом.

Колонистка-общественница попросила слова.

— В объяснении судей мы слышим те старые фразы, от которых мы ушли сюда из несправедливой и жестокой жизни людей. «Воскобойникова должна была объяснить мужу, предупредить его». Мы такого обязательства на членов нашего общежития не налагали. Став «общественниками», Воскобойниковы перестали быть мужем и женой. Само понятие о браке у нас не существует. Брак есть учреждение, основанное на рабской зависимости, особенно на зависимости женщины от мужчины. Мы считаем оба пола совершенно свободными в своих поступках. Мы никому не считаем обязанными давать в них отчет. Судьи утверждают, что Воскобойникова «обманула мужа». Это слова не из нашего лексикона. Мы не можем никого обманывать, потому что не признаем никакого договора или соглашения, связывающего свободу поступков человека. Мы не понимаем, что такое «муж», «жена», слов этих никогда не употребляем и никаких понятий, а тем более обязательств, с ними не связываем. «Общественница» Наталия пожелала принять в своей комнате Коваля — это дело ее личное и никого, кроме их двоих, не касающееся. Дверь она заперла и, следовательно, предупредила других, что входить к ней нельзя. Этого совершенно достаточно. В обвинении «общественницы» Наталии мы видим покушение на свободу общежития и горячо протестуем против такого постановления судей. Юстус Шварц может говорить у себя дома: «Моя жена, мои дети, мой поросенок». Это доказывает лишь, что он не избавился от буржуазных понятий о собственности. Но, будучи избран судьею, он не имеет права говорить с нами языком немецкого бюргера. Мы требуем, чтобы вопрос о предании суду Воскобойниковой был поставлен на баллотировку. Предлагаем следующую формулу: «Должна ли женщина предупреждать заранее мужчину, с которым была близка, о том, что желает принять в своей комнате другого мужчину?»