Под солнцем тропиков. День Ромэна - [11]

Петька медленно двинулся со своего наблюдательного пункта по единственному отлогому месту на утесе, ведущему окружной дорогой вниз, к озеру. Он пристально всматривался в черную каменистую почву и вскоре заворчал сочувственно и озабоченно:

— Она ползла на четвереньках… Она страшно ослабла, эта бедная девчонка…

Там, где поверхность утеса под действием солнца и дождей превратилась в мелкий черный песок, он увидел следы детских рук и колен.

Еще в одном месте обнаружились те же следы — на топком краю озера, подле самой воды. Тут же виднелись углубления от каблучков ее ботинок.

— Напившись, она встала на ноги, — констатировал Петька более бодро. — Она, значит, окрепла… Однако, у меня башка… — В виде поощрения и награды он треснул себя легонько кулаком по макушке.

Каблучки шли вправо от воды и исчезали там, где почва вновь становилась каменистой. Здесь Петька сделал стойку, как хорошая собака-ищейка, и опять взялся размышлять, более чем уверенный в своих следопытских способностях:

«Напившись, она вспомнила о том, что необходимо покушать. Вполне естественное воспоминание у человека, 2–3 дня ничего не евшего… Куда же она пошла отсюда? Направо, налево или вперед? Будь я на ее месте и будь я столь же голодным, я бы долго думать не стал. Тронулся бы прямиком вон к той опушке леса. Там могут быть ягоды или еще что».

Петька так и сделал, но прежде снял рычаги с обоих яликов и спрятал их в песке у озера.

На опушке леса он ни ягод и ничего съедобного не нашел, зато нашел сломанный кустик неизвестного ему растения. В пяти шагах, дальше к лесу, стоял второй такой же кустик с надломанной верхушкой. И дальше, вплоть до самого леса, через каждые 5–6 шагов маячили такие же вехи. Последний кустик, уже в лесу, был перевязан красной ленточкой. Ленточку эту Петька видел когда-то в волосах у Веры. Впрочем, она могла быть и синей. Да, конечно, синей, но ведь у девочек всегда имеется с собой большой запас всяких украшений… Очевидно, маленькая путешественница надеялась вернуться к ялику и для этого замечала дорогу, но что-то ей помешало вернуться. Одинокая красная ленточка среди дикой австралийской природы видом своим окрылила юного следопыта и еще более заострила зоркий его глаз.

— Молодец, Петух, ты выглядишь сейчас Ястребиным Оком из славного племени краснокожих команчей! — похвалил сам себя Петька, надул губы и выпятил грудь.

В лесу, где громадины-эвкалипты стояли редко, но мощно, достигая в высоту 120–130 метров и 5–6 метров в обхвате, на него напала внезапная жуть. Жалкой букашкой почувствовал он себя перед этими великанами. Но и здесь, несмотря на жуть, он не потерял следов Веры. То тут, то там, но, в общем, в одном направлении, на древесных стволах на уровне его роста находились глубокие и свежие отметины, сделанные не то ножом, не то острым камнем. Немного спустя Петька до того ушел в свое увлекательное дело, что к исполину-лесу потерял всякое уважение, шныряя в нем совсем как у себя на пустыре среди лопухов и чертополоха.

Вдруг метки оборвались. Петька напрасно осматривал все недалекие деревья вокруг последней отметины. Меток не было. Тогда он стал изучать землю и вскоре открыл на смятой траве следы, оставленные большим скоплением людей.

Предстояло новое и очень трудное размышление на тему: куда девалась Верка и что это было за скопление. По обыкновению своему, Петька остановился, чтобы собраться с мыслями. Необходимо было напрячь все свои мыслительные способности. В это время сзади него хрустнул сучок на земле. Он проворно обернулся и увидал летящее в воздухе копье. Копье было пущено верной, но, видимо, слабой рукой, почему и летело недостаточно быстро. Не желая служить мишенью для какого бы то ни было стрелка, Петька ловко уклонился от копья и обнаружил самого стрелка в нескольких шагах от себя. Обнаружил того самого чертенка, про которого я говорил в присказке.

8. Бой Петьки с чертом

Он был черен, как низшего сорта шоколад, кудряв, как шматок пакли, широконос, курнос, толстогуб, худ и гол. И, кроме всего, смотрел пронзительным звериным взглядом из-под крутого, выпирающего углом лба. Петьки он ничуть не боялся, но и Петька, подумаешь, испугался, что ль?

Размеренным, нарочито ленивым шагом он подошел вплотную к лохматому чертенку и, стараясь глядеть на него сверху вниз, хотя роста они были одинакового, предложил, прищурясь:

— А ну вдарь!..

Петька думал, что прежде чем прольются первые капли крови, ему придется несколько раз повторить свое «А ну вдарь!», на что противник неизменно будет отзываться: «И вдарю!», но ни тот, ни другой до времени кулака в ход не пустят. За это время (Петька знал хорошо) можно основательно изучить слабые места врага, чтобы потом сразу нанести сокрушительный удар. Так обыкновенно начинали драку на Пироговой улице, возле церкви «Всех святых», и совсем не так началась она под южным солнцем Австралии.

Чертенок не заставил себя долго просить. После первого же предложения размахнулся и саданул Петьку под ложечку. Это был дикий некультурный удар, за такой удар у пионеров презирают. Петька охнул и присел с остановившимся дыханием, выпучив в пространство презрительные глаза. Не обращая ровно ни капельки внимания на этот взгляд, чертенок вскочил к Петьке на спину, придавил его к земле, ногами стал душить шею, а руками молотить спину…