Под сенью девушек в цвету - [165]

Шрифт
Интервал

Не только светским приемом или прогулкой с маркизой де Вильпаризи пожертвовал бы я ради того, чтобы поиграть в «веревочку» или в «загадки» с моими приятельницами. Несколько раз Робер де Сен-Лу извещал меня, что, так как я все не еду к нему в Донсьер, он намерен попросить отпуск на сутки и приехать в Бальбек. Всякий раз я писал ему, чтобы он не приезжал, и в качестве уважительной причины выставлял то, что именно в этот день мне будто бы необходимо вместе с бабушкой по семейным обстоятельствам куда-нибудь поблизости отлучиться. Можно не сомневаться, что он подумал обо мне плохо, узнав от своей тетки, что это за семейные обстоятельства и кто такие те, которые в подобных случаях играли роль бабушки. И все-таки я, пожалуй, был прав, жертвуя не только светскими развлечениями, но и утехами дружбы ради блаженства провести целый день в этом саду. У кого есть возможность жить для себя, — правда, это художники, а я давно убедил себя, что никогда не буду художником, — тот должен жить для себя; между тем дружба есть освобождение от этого долга, самоотречение. Даже собеседование, один из способов выразить дружеские чувства, — пустая болтовня, ничем нас не обогащающая. Мы можем проговорить всю жизнь, и это будет всего лишь бесконечное повторение ничем не наполненного мгновенья, между тем как, когда мы заняты уединенным трудом художественного творчества, мысль идет вглубь, а это единственный путь, который нам не заказан, по которому мы, — правда, с немалым трудом, — движемся вперед к истине. А дружба мало того что бесполезна, как собеседование, — она нам вредна. Вредна потому, что ощущение скуки, которое не могут не испытывать в обществе друга, то есть оставаясь на поверхности самих себя, вместо того чтобы идти путем открытий вглубь, те из нас, для кого закон развития — закон чисто внутренний, — это ощущение скуки, когда мы опять остаемся одни, дружба уговаривает нас притупить, она заставляет нас с волнением вспоминать слова друга, принимать их как драгоценный дар, хотя мы — не здания, каменные стены которых можно утолщать снаружи, а деревья, которые добывают из своего сока каждое новое колено ствола, верхний ярус листвы. Я лгал самому себе, я перестал развиваться в том направлении, в каком действительно мог расти и быть счастливым, как в ту пору, когда я гордился тем, что меня любит, мной восхищается такой хороший, такой умный, такой тонкий человек, как Сен-Лу, когда я раздумывал не над моими неясными впечатлениями, в которых мне стоило бы разобраться, а над словами моего друга, в которых, повторяя их, — заставляя их повторять второе «я», которое живет в нас и на которое мы всегда с таким удовольствием перекладываем бремя размышлений, — я старался найти красоту, резко отличающуюся от той, какую я искал молча, когда бывал в самом деле один, но именно благодаря этой красоте в моих глазах приобрели бы большую ценность и Робер, и я сам, и моя жизнь. В той жизни, которую создавал для меня такой друг, как Робер, я чувствовал, что я бережно укрыт от одиночества, что я великодушно стремлюсь пожертвовать собой ради друга, короче — что я неспособен к самовыявлению. В обществе девушек, наоборот, испытываемое мною наслаждение было эгоистично, но зато, по крайней мере, не основывалось на лжи, которая тщится убедить нас, что мы не безысходно одиноки, и которая, когда мы с кем-нибудь беседуем, не позволяет нам признаться самим себе, что это уже не мы говорим, что мы подгоняем себя под чужой образец, а не под свой собственный, разнящийся от всех прочих. Мои беседы с девушками из стайки были неинтересны, да к тому же еще немногословны, так как я перебивал их долгим молчанием. Это не мешало мне, когда они со мной говорили с таким же удовольствием, с каким я на них смотрел, открывать в голосе каждой девушки яркую картину. Их щебет доставлял наслаждение, радовал мой слух. Любовь помогает распознавать, различать. В лесу любитель птичьего пения без труда узнает голос каждой птицы, а для невежды все птичьи голоса звучат одинаково. Любитель девушек знает, что человеческие голоса еще разнообразнее. В любом голосе больше нот, чем в самом сложном музыкальном инструменте. И число звукосочетаний в человеческом голосе столь же несметно, как неисчерпаемо разнообразие личностей. Когда я разговаривал с какой-нибудь моей приятельницей, я отдавал себе отчет в том, что неповторимый, в своем роде единственный портрет ее личности нарочно для меня искусно нарисован, неумолимо навязан мне как игрой ее голоса, так и игрой ее лица, и что два эти зрелища отображают, каждое в своей плоскости, одну и ту же особую реальность. Разумеется, и голос, и внешний облик еще не окончательно установились; голос еще будет ломаться, лицо изменится. У детей есть железа, выделяющая вещество, которое помогает им переваривать молоко, а у взрослых ее нет, — так и в щебете девушек были ноты, которых нет у женщин. И на этом более многозвучном инструменте они играли губами с той старательностью, с тем усердием ангелочков-музыкантов Беллини[301], с каким играют только в юности. С годами девушки утратят интонацию вдохновенной убежденности, придававшую очарование самым простым вещам, как, например, когда Альбертина самоуверенно каламбурила, а младшие слушали ее, как завороженные, пока на них с неудержимой стремительностью чоха не нападал дикий хохот, или когда Андре заговаривала об их школьных занятиях, еще более детских, чем их игры, по-ребячьи серьезные; и голоса их детонировали, как стихи в древности, когда поэзия еще почти не обособилась от музыки и стихотворение читалось на разных нотах. Так или иначе, в голосах девушек уже отчетливо улавливался пристрастный взгляд этих подростков на жизнь, взгляд до такой степени индивидуальный, что если бы сказать об одной: «Ей все шуточки», о другой: «Она обо всем судит безапелляционно», а о третьей: «Она всегда занимает нерешительно-выжидательную позицию», — то это было бы слишком общо. Черты нашего лица — не более чем жесты, которые в силу привычки приобрели завершенность. Природа, как гибель Помпеи, как метаморфоза, происходящая с куколкой, добивается того, что мы застываем в тот миг, когда делаем привычное движение. Равным образом в наших интонациях содержится наше мировоззрение, все, что человек думает о жизни. Разумеется, эти черты были свойственны не только моим приятельницам. Они были свойственны их родителям. Личность погружена в нечто более общее, чем она сама. Надо иметь в виду, что мы наследуем от родителей не только привычные черты лица и характерные для них переливы голоса, но и обороты речи, постоянно ими употребляемые словосочетания, почти столь же неосознанные, как интонация, почти столь же глубокие, и они, как и она, выражают наше отношение к жизни. Правда, иным девушкам некоторые выражения родители не сообщают до известного возраста, обычно — пока они не станут женщинами. Они держат их про запас. Так, например, когда разговор шел о картинах одного из друзей Эльстира, Андре, ходившая еще с распущенными волосами, пока что не могла пользоваться выражением, какое употребляли ее мать и замужняя сестра: «Должно быть, он прелестный


Еще от автора Марсель Пруст
Содом и Гоморра

Роман «Содом и Гоморра» – четвертая книга семитомного цикла Марселя Пруста «В поисках утраченного времени».В ней получают развитие намеченные в предыдущих томах сюжетные линии, в особенности начатая в предыдущей книге «У Германтов» мучительная и противоречивая история любви Марселя к Альбертине, а для восприятия и понимания двух последующих томов эпопеи «Содому и Гоморре» принадлежит во многом ключевое место.Вместе с тем роман читается как самостоятельное произведение.


В сторону Свана

«В сторону Свана» — первая часть эпопеи «В поисках утраченного времени» классика французской литературы Марселя Пруста (1871–1922). Прекрасный перевод, выполненный А. А. Франковским еще в двадцатые годы, доносит до читателя свежесть и обаяние этой удивительной прозы. Перевод осуществлялся по изданию: Marcel Proust. A la recherche du temps perdu. Tomes I–V. Paris. Editions de la Nouvelle Revue Francaise, 1921–1925. В настоящем издании перевод сверен с текстом нового французского издания: Marcel Proust. A la recherche du temps perdu.


Беглянка

Шестой роман семитомной эпопеи М. Пруста (1871 – 1922) «В поисках утраченного времени».


У Германтов

Роман «У Германтов» продолжает семитомную эпопею французского писателя Марселя Пруста «В поисках утраченного времени», в которой автор воссоздает ушедшее время, изображая внутреннюю жизнь человека как «поток сознания».


Комбре

Новый перевод романа Пруста "Комбре" (так называется первая часть первого тома) из цикла "В поисках утраченного времени" опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.Пруст — изощренный исследователь снобизма, его книга — настоящий психологический трактат о гомосексуализме, исследование ревности, анализ антисемитизма. Он посягнул на все ценности: на дружбу, любовь, поклонение искусству, семейные радости, набожность, верность и преданность, патриотизм.


По направлению к Свану

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.


Под сенью дев, увенчанных цветами

Первый том самого знаменитого французского романа ХХ века вышел в свет более ста лет назад — в ноябре 1913 года. Книга называлась «В сторону Сванна», и ее автор Марсель Пруст тогда еще не подозревал, что его детище разрастется в роман «В поисках утраченного времени», над которым писатель будет работать до последних часов своей жизни. Читателю предстоит оценить вторую книгу романа «Под сенью дев, увенчанных цветами» в новом, блистательном переводе Елены Баевской, который опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.


Германт

Марсель Пруст (1871–1922) — знаменитый французский писатель, родоначальник современной психологической прозы. его семитомная эпопея "В поисках утраченного времени" стала одним из гениальнейших литературных опытов 20-го века.В тексте «Германт» сохранена пунктуация и орфография переводчика А. Франковского.


В сторону Сванна

Первый том самого знаменитого французского романа ХХ века вышел в свет более ста лет назад — в ноябре 1913 года. Роман назывался «В сторону Сванна», и его автор Марсель Пруст тогда еще не подозревал, что его детище разрастется в цикл «В поисках утраченного времени», над которым писатель будет работать до последних часов своей жизни. Читателю предстоит оценить блистательный перевод Елены Баевской, который опровергает печально устоявшееся мнение о том, что Пруст — почтенный, интеллектуальный, но скучный автор.


Обретенное время

Последний роман цикла «В поисках утраченного времени», который по праву считается не только художественным произведением, но и эстетическим трактатом, утверждающим идею творческой целостности человека.