Под сенью благодати - [44]
— Ты, конечно, это приветствуешь, — возразил, багровея, Юбер, — потому что речь идет о твоих развлечениях, о том, чтобы привести в порядок твой драгоценный корт! Ты думаешь только о забавах! Ты не отдаешь себе отчета в том, что мы не можем шиковать и эти деньги могли бы пригодиться для покраски…
— Для покраски чего? — оборвал его Жорж с нескрываемой издевкой. — Скажи лучше, что, если б эти деньги были у тебя, ты побежал бы и купил себе новое ружье или новую охотничью собаку. Разве не так, Сильвия?
— Ну, если мы до этого договорились, — проворчал обиженный Юбер, — если вы все против меня…
И, не кончив фразы, он большими шагами пошел прочь. Бруно, принимаясь за работу, видел, как он некоторое время спустя пересек парк с ружьем на плече. Бруно вспомнил, как однажды Жорж сказал ему: «Юбер живет только охотой; тот, кто сам этим не увлекается, поймет его с трудом, но это его единственная всепоглощающая страсть, совсем как у других карты или женщины». Кипя от гнева, Бруно молча толок щебень деревянной трамбовкой, — ему очень хотелось сказать Сильвии, как ему жаль ее. Он поискал ее глазами: она продолжала водить кистью, словно ничего не произошло. Они проработали еще час, потом Жорж отшвырнул в сторону кирку. Он заявил, что должен сходить за велосипедом, который отдал в починку, и, невзирая на укоры Сильвии, отправился в соседний поселок. Радуясь тому, что они наконец остались вдвоем, Бруно предложил прекратить работу и отложил в сторону инструмент. Ему хотелось еще раз сказать Сильвии, что он любит ее больше всего на свете, но мешало воспоминание о сцене, при которой он присутствовал.
— Раз все меня покинули, — заметила Сильвия с немного наигранной веселостью, — я тоже не буду работать. — Она вытерла тряпкой перемазанные краской, руки и попудрилась. — Пошли домой, Бруно.
— Почему домой? — суховато спросил ее Бруно.
Ему казалось, что после каникул Сильвия хоть и не уклонялась от встреч с ним, однако избегала оставаться наедине. Только раз они снова были в оранжерее и очень редко, да и то украдкой, обменивались поцелуями.
— Разве здесь плохо? Если, конечно, тебе не скучно со мной. У меня такое впечатление, что после каникул ты избегаешь оставаться со мной наедине. Если тебе это неприятно, если ты можешь в чем-то упрекнуть меня…
— Зачем ты все это выдумываешь, мой мальчик! Никогда ты не был мне неприятен. Просто я хотела пройти на кухню и узнать, как обстоят дела с обедом. К тому же меня, наверно, ждет Юбер.
— Ну, к нему ты можешь не торопиться, — возразил Бруно, — особенно после этой нелепой сцены, которую он устроил тебе, да еще в присутствии меня и Жоржа!
— Не осуждай его, — мягко сказала Сильвия. — Иногда он, правда, сердится, словно ребенок, но он не злой человек. И потом, его очень угнетают денежные дела.
— Если ему не хватает денег, — упрямо продолжал Бруно, — пусть работает, как все. Но нет, это ниже его достоинства, и мсье предпочитает охотиться, обрекая тебя на прозябание.
Он снял висевшую на стене куртку и, перебросив ее через плечо, догнал Сильвию, которая, не дожидаясь его, пошла по направлению к дому.
— Юберу многое можно простить, — заметила она. — Он был совсем мальчишкой, когда, бросив учиться, ушел в маки, и с тех пор никак не может приспособиться к гражданской жизни. Ему было всего шестнадцать лет, а он уже дрался с немцами; должно быть, после подобных испытаний человек не может стать таким, как все. Вначале я думала, что сумею помочь ему, но…
Она бросила взгляд на Бруно и не закончила фразы, Некоторое время они молча шли рядом. Путь их лежал через лужайку, усеянную кустиками розовых цветов, среди которых там и сям виднелись шары златоцвета. Дальше начинался лес. Нижние ветви каштанов были как раз на уровне их лиц, и Бруно приходилось отводить ветви рукой; мох под ногами заглушал звук шагов влюбленных. Густые кроны деревьев переплетались у них над головой, образуя плотный свод, сквозь который с трудом пробивался редкий косой луч солнца. Здесь сильно пахло прелыми листьями и теплым древесным соком — но только здесь, а через несколько шагов аромат этот уже не ощущался. Сильвия, огорченная продолжительным молчанием своего спутника, взяла его за руку.
— Ты сердишься, мой мальчик? Не думай только, что я стала меньше любить тебя. Никогда я так сильно не любила тебя, как сегодня. Разве ты этого не чувствуешь?
Она с силой сжала его пальцы и, когда Бруно притянул ее к себе, положила голову ему на плечо. Он поцеловал ее, — она не противилась, глаза ее были закрыты. Тогда он обнял ее за талию; другой рукой он поддерживал ее голову с густой копной волос. Обнявшись, они сделали еще несколько шагов, как в полусне; потом она впилась в него поцелуем и прижалась всем телом к нему. Голова у Бруно пошла кругом, он открыл на мгновение глаза и увидел перед собой сомкнутые трепещущие веки Сильвии. Он хотел было крепче сжать ее в объятиях, но она вдруг отстранилась. Бруно продолжал стоять неподвижно, уверенный в том, что она вернется, но она взяла его за руку и пошла дальше, — он последовал за ней. Силььия шла довольно быстро а избегала смотреть на него.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.