Под розой - [60]

Потом заговорили о политике и долго обсуждали противостояние между Советским Союзом и США, где набирало силу новое движение, называвшееся «хиппи». Я только недавно услышала это слово и теперь узнала, что оно образовано из «hip» — праздничный и «happy» — счастливый. Джон и еще кое-кто считали, что речь идет всего лишь о покуривании травки, я и остальные — что дело куда серьезнее. Девушка по имени Лаура, очевидно, неравнодушная к Джону, когда спросили ее мнение, ответила: «Я ничего об этом не знаю». Я не поняла, что она имеет в виду.

Пиво начало на меня действовать. Голова закружилась, и я вышла на лестницу подышать. Стивен, приятель Джона, последовал за мной.

— Захмелела? — сочувственно спросил он.

— Наверное. Или, скорее, устала, — ответила я, думая, что всего несколько часов назад рассталась с жизнью в Швеции, а она уже лопается, словно скорлупа, чтобы я могла вылупиться из нее, как цыпленок.

Мы постояли молча. Стивен достал сигареты, предложил мне, я отказалась.

— Я уже много лет не видел Джона таким счастливым, — сказал он. — Это твоя заслуга.

— Ты давно его знаешь? — На большее я пока не осмеливалась.

— Мне кажется, всю жизнь. Мы вместе учились в школе. Он замечательный парень. Но жизнь обошлась с ним сурово.

— Что ты имеешь в виду?

Стивен не ответил. Он докурил свою сигарету и пошел в двери, потом обернулся и сказал:

— Он привык быть один. Но смертельно боится одиночества. Позаботься о нем, Ева. Ему нужна любовь.

Я неуверенно улыбнулась:

— А что такое любовь?

— Кто знает… — усмехнулся Стивен и вошел внутрь.

Я тоже вернулась к Джону, который тут же спросил, где я была. Я сказала, что болтала со Стивеном, и он улыбнулся:

— Стивен. Лучшего друга мне не найти. Но у него нет цели в жизни. Он не знает, чего хочет. Он плывет по течению, как полено, и ему остается только ждать, пока его вынесет на берег. Все равно на какой.

— Он сказал что-то подобное и про тебя.

— Что?

— Что ты… один из его лучших друзей.

Я решила не говорить, что Стивен рассказал мне об одиночестве Джона — скорее всего, он не хотел, чтобы я передавала Джону, о чем мы с ним беседовали. Джон обнял меня за плечи и притянул к себе. Я почувствовала запах сигаретного дыма и твердые мышцы под рубашкой. Вскоре мы попрощались со всеми, сели в машину и поехали домой. В Швеции и речи не могло быть о том, чтобы вести машину с таким количеством алкоголя в крови, но, как я поняла, здесь таких ограничений не было. Я отметила этот факт, но Джон только рассмеялся:

— Вы в Швеции всегда такие правильные?

— Иногда да, иногда нет.

— Понятно.

Он посмотрел на меня и снова улыбнулся. Я подумала о папе и о том, что мне предстоит сброситься со скалы без веревки, и креста рядом не будет. Мы ехали молча. Ветер врывался в раскрытое окно, было тепло и слегка влажно, я разглядывала свои смуглые ноги и чувствовала, что нервничаю перед тем, что нам предстоит. Но нервничала я зря. Не успели мы войти в дом, как Джон обнял меня и поцеловал. Он целовал меня медленно и чувственно — так, словно впереди у нас была целая жизнь. Трогал мои брови губами, целовал в щеки, гладил по волосам, ласкал мои губы своими. Странно, но у меня это не вызывало отвращения. Потом он легонько подтолкнул меня к моей комнате и открыл дверь.

— Мама сказала, чтобы я вел себя прилично, и я постараюсь. Видишь, даже в двадцать четыре года я все еще слушаюсь маму. — С этими словами он закрыл за мной дверь.

Прошло много времени, прежде чем я пришла в себя в этой комнате, пропитанной ароматом роз. Потом я наконец заснула и спала на удивление крепко. Пиковый Король разбудил меня только один раз за всю ночь. Он присел на край постели, и я проснулась от того, что он взял мое лицо в ладони, как вечером Джон.

— Ну так как? Бережешь себя для того, единственного? — поддразнил он меня и издевательски расхохотался.

— Оставь меня в покое, — ответила я, пытаясь вырваться.

— Ой-ой-ой, какие мы стали! А ты хоть знаешь, кто твой единственный? Это я. Я — главный мужчина в твоей жизни, — сказал он, продолжая хохотать.

Я сбросила его руки и зарылась лицом в подушку. Взмокшее от пота тело бил озноб. Когда я подняла голову, Пиковый Король уже исчез.

Наутро я проснулась от того, что Джон стоял перед кроватью с чаем, тостами и розовой розой на подносе и смотрел на меня.

— Завтрак в постель, — объявил он.

19 июля

Свен вернулся раньше, чем я ожидала. Ему удалось раздобыть свежую рыбу, и он уже с порога начал спрашивать про масло и приправы. Я тем временем успела спрятать письма, которые, к стыду своему, все эти годы хранила в старой сумке в гараже — там, где Свен никогда бы их не нашел. Хранить письма… Как это банально. Как это больно. Как будто они могут утешить или что-то изменить! Читать старые любовные письма, покрытые паутиной и испачканные мушиным пометом, все равно что пить прокисшее вино. На вкус — один уксус. Я не раз порывалась их сжечь, но что-то меня останавливало.

Вот и теперь я успела спрятать доказательства, хотя доказывать-то все равно нечего. Свен знает всё и не стал бы меня ревновать, даже если бы застал за чтением старых писем. Хотя, боюсь, в глубине души он верит, что мне всегда хватало одного его, а письма Джона могут поколебать эту веру.