Под розой - [55]

Свен спросил, что меня так задержало и пойдем ли мы к греку. Я протянула ему пакет с бараниной.

— Ты получишь баранину на ужин, но на этот раз я сама ее приготовлю. В «Консум»[6] завезли прекрасную баранину. По специальной цене.

16 июля

Наша деревенька гудит слухами и сплетнями. События последних дней не прошли незамеченными. Внезапная болезнь Ирен напомнила всем о неотвратимости смерти. Пока она была здорова и остра на язык, хотелось верить в вечную молодость. Но теперь стало ясно: такое может случиться с каждым. Обсуждали и бегство Ханса к сестре после ссоры с Петрой — очередное доказательство того, что в собственном доме среди бела дня может быть куда опаснее, чем в темных закоулках ночью. Кстати, я потушила баранину с розмарином и томатом и съела с огромным аппетитом, давно не пробовала ничего вкуснее. Сюзанна права: я худею с каждым годом все больше.

Свен рассказал мне о том, что случилось у Петры и Ханса. Ему поведал об этом Орн, чья знакомая медсестра видела в травмпункте, как Хансу перевязывали голову.

— Подумать только, Петра ударила Ханса кастрюлей по голове и выгнала из дома! — крикнул Свен с порога на следующий день.

Я мыла окна — занятие совершенно бесполезное, потому что дождь лил, не переставая, но оно меня успокаивало, отвлекало от мыслей о смерти. Наша старая мебель в последнее время стала напоминать о том, что все на свете проходит. Ковры с годами выцвели, ткань на диване поистерлась, чашки никогда уже не засверкают, как прежде, сколько их ни отмывай. А я-то считала, что мой интерьер никогда не выйдет из моды, забыв о том, что вещи тоже стареют и умирают.

Свен подошел ко мне и потратил весь свой дневной запас слов, чтобы рассказать, как Ханс жаловался в поликлинике на свою злобную жену. Закончив рассказ, он посмотрел на меня так, словно ждал объяснений. Я ответила не сразу, делая вид, что оттираю от окна засохшую грязь.

— А как себя чувствует Петра? — спросила я наконец. Я не звонила ей с того вечера, и она тоже не пыталась со мной связаться, что могло означать только одно: она перенесла все это легче, чем я предполагала.

— Я встретил в «Консуме» Гудрун. Она, кстати, еще больше растолстела, к тому же на ней было широкое ярко-голубое пальто, жутко вульгарное. Она стояла и ела сырную нарезку прямо в магазине. Сказала, что выбирает, какую купить. Так я и поверил! Просто не могла дождаться, пока дойдет до дома. Она сказала, что навещала Петру, и что та на удивление спокойна, несмотря на случившееся. Гудрун считает, что это у нее шок. Петра как робот, сказала она. И уже начала избавляться от вещей Ханса — выкинула почти всю его одежду в контейнер перед их домом. Гудрун в последнюю секунду вытащила оттуда пару рубашек для Сикстена. Она, то есть Петра, была так занята уборкой, что даже отказалась выпить с подругой чашечку кофе. Гудрун за нее беспокоится.

Я вспомнила, как сама однажды пыталась избавиться от вещей другого человека. Только в случае с Петрой это был живой человек, а в моем — мертвый. Свен болтал что-то про неработающий фонтан перед «Консумом», в котором вроде как появилась вода, но я его уже не слушала. Не могла сосредоточиться. В конце концов, он спросил, как я себя чувствую и нет ли у меня температуры.

— Я тревожусь за Ирен, — ответила я, и он от меня отстал. Я была уверена, что он не захочет обсуждать Ирен. Иногда мне кажется, что мы с ним знаем друг друга слишком хорошо, чтобы нормально общаться.

К этим происшествиям добавилось еще одно, совершенно неожиданное — марокканца и его жену навестили неонацисты. А мы-то думали, что в нашей деревеньке такое невозможно. Когда марокканец утром пришел в лавку, все окна были разбиты вдребезги, а на двери написано: «Убирайтесь домой, черномазые!». Они с женой живут здесь уже много лет, никому не доставляя хлопот, более того, давая нам возможность купить еду в любое время дня и ночи. А теперь кто-то решил, что их цвет кожи недостаточно хорош для наших мест. Кроме того, выяснилось, что детям марокканца в школе угрожали палками мальчики постарше. Такого раньше не случалось. На моей памяти только пасторше однажды досталось за то, что она женщина, да и то дело ограничилось устными оскорблениями.

Вчера мне позвонила Сюзанна и взволнованно сообщила, что пришла в больницу навестить Ирен и узнала, что ее без нашего ведома перевезли в дом престарелых.

— Они утверждают, что не смогли дозвониться. Я, конечно, устроила скандал. Им стало стыдно, но какое это имеет значение, если ее уже увезли?

По словам Сюзанны, дом престарелых открылся после ремонта, и появилась возможность сплавить туда пару старичков, чтобы не тратить деньги на их содержание в больнице. Сюзанна сразу поехала туда. Там все еще идет ремонт и стоит страшный шум и грохот. Потребовалось не меньше пятнадцати минут, чтобы найти хоть кого-то из персонала. Девушка, подрабатывавшая там летом, проводила Сюзанну к Ирен. Та лежала на кровати, одетая в одну больничную рубаху, потому что одежда, которую я ей привезла, осталась в больнице. В доме престарелых у Ирен комната с кухней, почти квартира, и все очень современное, но нет ни мебели, ни белья, ни полотенец, потому что этим ее должны обеспечить родные. Сюзанна чуть не плакала в трубку: