Под одной крышей - [78]

Газету противно в руки взять, так как пишут исключительно о положении и правах рабочего класса. Не удивительно, что они возомнили о себе невесть что и свысока смотрят на работодателя, сокрушался Пинтер-старший.

Своими наблюдениями он поделился в семье и еще раз убедился: его слова не находят желаемого отклика. Первого мая получилось так, что сын опоздал к обеду.

— А Дюрка где? — спросил он у жены.

— Ушел на демонстрацию, — ответила Юци таким тоном, что, мол, само собой разумеется: Первого мая Пинтер-младший, кроме как шествовать вместе с рабочими, нигде и быть не может.

Дюрка пришел вечером, раскрасневшийся, потный, возбужденный.

— Грандиознейшая была демонстрация, целое море знамен… Мы с песнями двинулись на площадь Героев — удивительное, незабываемое зрелище! — восторгался парень.

А мать, вместо того чтобы умерить его пыл, возьми и упрекни сына:

— Право, ты мог бы и меня взять с собой, я тоже с удовольствием пошла бы!

После демонстрации в Городском саду и Английском парке собралось столько народу, продолжал рассказывать Дюрка, что яблоку негде было упасть. Настроение у всех было приподнятое, праздничное, в палатках продавали пиво. Он тоже выпил кружку.

Мать подробно обо всем расспрашивала сына, словно нарочно, чтобы досадить мужу.

— На каком трамвае добирался? Представляю, какая давка была на «шестерке»! Не знаешь, трамваи пустили только на Первое мая или они будут ходить теперь постоянно?

Все это не могло не раздражать Пинтера-старшего… Подумаешь, пустили несколько трамваев, экая невидаль! Можно подумать, будто майские гулянья в Городском саду — их собственное изобретение. Так было и раньше, по меньшей мере с тех пор, как он себя помнит. В юные годы он и его друзья, прокутив всю ночь, брали на рассвете пролетку и ехали в Городской сад, стреляли по мишеням, катались на карусели, ели сдобные булочки… А теперь, ишь, шум какой подняли!

Пинтера-старшего прямо-таки взбесило то, что десятого мая, на следующий день после капитуляции Германии, Юци и в самом деле пошла с сыном на площадь Свободы, танцевала там с матросами, как потом сама рассказывала, захлебываясь от восторга.

— Возле биржи выступало кабаре, слышал бы ты, как они пели, и каких танцоров мы видели! На площади играл оркестр, бесподобные вальсы: это меня очень порадовало, так как я убедилась, что не умею танцевать ни одного современного танца. Объявили, что будет демонстрироваться фильм, но мы не стали ждать.

— Напрасно, — съязвил Пинтер-старший. — Вы очень много потеряли, не дождавшись фильма.

«К чему все это приведет?» — мысленно рассуждал он, улегшись после обеда на диван вместе со свернувшимся клубочком у его ног Жигой.

Обычно его размышления прерывались стуком в дверь, громким разговором, затем по комнате быстро проходила Маришка. «Клиентка пришла», — говорила она, с немым упреком взглянув на Пинтера. Он закрывал глаза. Кто-то проходил мимо него в соседнюю комнату, превратившуюся в последнее время из уютной спальни в нечто среднее между швейной мастерской, примерочной и приемной зубного врача. Клиентка уходила, и во взгляде жены Пинтер видел тот же упрек, что и в глазах Маришки. Потом, когда клиенток стало еще больше, жена прямо высказала мужу свое неудовольствие:

— Не обижайся, но мне неудобно перед заказчицами, что ты лежишь тут.

— А где же мне лежать?

Юци, заметно раздражаясь, ответила:

— Нигде. В приемные часы мог бы подремать в кресле или что-нибудь еще придумать…

— Я не знал, что мешаю тебе. — С этими словами Пинтер встал, рассовал по карманам свои неизменные атрибуты и пошел к двери.

— Ну вот, сразу и обиделся. Слова нельзя сказать…

— Человек часок хотел отдохнуть в собственной квартире, оказывается, и этого нельзя, — перебил жену Пинтер и, уходя, хлопнул дверью.

Он решил положить конец своему унижению. Хоть из-под земли, но достанет кредит, раскопает свой магазин и, пустив в оборот уцелевшие ценности, заключит грандиозные торговые сделки. Он еще покажет жене, как надо зарабатывать большие деньги. Война кончена, настала пора прекратить и рубку дров.

Пинтер неторопливо прогуливался по улице Надор. Приглядывался к полуразрушенным, обгоревшим магазинам текстильных товаров, затем по улице Ваци вышел на площадь Эшкю. Перед кафе «Белварош» были расставлены столики, за ними сидели и беседовали люди. Пинтер тоже сел за свободный столик и заказал кофе. Отхлебнул и поморщился: бурда… Велел позвать газетчика. Но через некоторое время сам официант подал ему газету на четырех страницах. Он просмотрел раздел «Кто может сообщить о нем?», надеясь встретить знакомую фамилию… «Нилашистские бандиты предстали перед народным судом… Арестованы нилашистские палачи будайского дома смерти». Прочитал объявления: об обмене квартир, о купле и продаже, об обучении иностранным языкам… Возобновлено производство такой-то и такой-то краски для волос. «Вот уж поистине в такое время никак не обойтись без нее!» — подумал со злорадством Пинтер и насмешливо скривил губы. «На строительстве моста требуются водолазы»… Тоже мне профессия, водолаз! Теперь насчет мостов поднимут шум, а построят какой-нибудь приличный мост не раньше чем лет через двадцать-тридцать… В общем, ничто не радовало Пинтера, и хотя неплохо было бы посидеть в кафе подольше, чтобы заставить семью с нетерпением посматривать в окна, а может, и поволноваться, однако ему все надоело, и он отправился домой.