Под немцами - [70]
На месте, где несколько минут тому назад стояло огромное новое здание Центрального почтамта, вырисовывалась сквозь облако дыма и пыли бесформенная куча каменных глыб и стальных балок, согнутых в «бараний рог». Завалены обломками разрушенного здания были и тротуар, и проезжая часть улицы перед домом. Бегущие люди кричали что-то непонятное, указывая в сторону, откуда раздавались все новые взрывы. После взлета в воздух большущего дома Гинсбурга на Николаевской улице, гостиниц «Континенталь»[292] и «Красная звезда», где расположились штабы занявших город немецких войск, мы поняли, что весь центр города, по-видимому, заминирован оставившими город советскими войсками[293].
После того как Иван вспомнил о том, что, по словам его сестры, в подвале нашего дома были оставлены два больших, очень тяжелых чемодана, мы поспешили домой, чтобы предупредить наших родных об опасности. Тут же и Толик признался, что к нему, жившему в подвале после ареста родителей, тоже заходил перед отступлением какой-то офицер и попросил его уберечь до своего возвращения огромный чемодан. Подгоняемые ужасными подозрениями, мы буквально неслись к дому, затем позвали немецких саперов, рассказав им о чемоданах. Слава Богу, мы пришли вовремя. Там действительно находились взрывные устройства с часовыми механизмами, как нам объяснили обезвредившие их солдаты.
Взрывы продолжались. Паника в городе увеличивалась. По улицам ездила машина с репродуктором, разъясняя ситуацию, объявляя приказы об эвакуации[294]. Мамы и Аллы не было дома, они были на Прорезной улице, в толпе отступающих вверх. Многие жители выносили вещи, покидая свои дома. Крики, плач и проклятия носились в воздухе. После того как взлетел на воздух Дом ученых на углу Пушкинской, мама почти насильно потащила нас домой. Это было вовремя, т[ак] к[ак] дома мы застали Володю Полуботько, раненого, засыпанного пылью, в оборванной одежде, то и дело теряющего сознание. После оказанной ему первой помощи Володя рассказал, что он находился в помещении кинотеатра «Комсомолец Украины» на Крещатике, куда он и его отец явились для регистрации по приказу властей, который [предписывал] всем бывшим военнослужащим зарегистрироваться. По его словам, во внезапно происшедшем взрыве погибло много явившихся на регистрацию наших людей и много офицеров немцев, производивших регистрацию. По всей вероятности, в числе погибших был и отец Володи. Это ужасное предположение оказалось правдой. О Тимофее Полуботько его семья никогда больше не слышала.
Володино спасение было очередным чудом. Он очнулся под целой кучей погибших при взрыве [людей], погруженных в грузовую автомашину, готовую уже тронуться в неизвестный путь. Слава Богу, что у него было достаточно сил, чтобы выкарабкаться из-под наваленных на него тел, спрыгнуть с грузовика и убежать. После своего рассказа Володя снова потерял сознание. Пришлось вызвать «скорую помощь» и отправить его в больницу. После этого был издан приказ покидать все дома и на нашей улице, где саперы должны были искать мины и тушить горящие дома.
Поджогов было много. Никто не знал, кто их совершал. Немцы решили свалить вину на евреев[295]. Когда вся наша семья пришла на площадь Богдана Хмельницкого, где собралось уже много народа, люди, покинувшие свои кто еще целые, а кто и сожженные дома, собрались там для получения ордеров на квартиры. На всех углах, стенах домов и заборах были расклеены объявления ужасного содержания: за одного убитого немца расстреливали сто заложников[296]. Люди подолгу молча стояли перед этими приказами. Изредка звучали отзывы читающих: «Вот когда кошка когти показала! Вот тебе и освободители! Война есть война… Борьба есть борьба… Борьбы без жертв не бывает… Везде бывают и победители и побежденные…»[297]
Эту ночь мы провели на площади у памятника Богдану Хмельницкому, у стен Софийского собора. Темноты не было. Белые стены собора и домов вокруг площади, и небо над нашими головами, и памятник, и лица людей — все было освещено розовым светом пожарищ. Время от времени гремели взрывы, то одиночные, то раздвоенные, то сдвоенные, то строенные. Спать не хотелось — было о чем подумать, поговорить. Люди больше молчали, потрясенные, ошарашенные, растерянные, перепуганные, разочарованные. Еще накануне выселения нашего отца вызвали в комендатуру, где немцы собрали по неизвестно кем данным адресам группу интеллигентов, из которых они были намерены сформировать городское управление — «миську управу».
Председателем был назначен профессор истории Украины Оглоблин[298]. Отец наш стал заведующим отделом культуры и образования. Городское управление провело учет квартир, оставленных людьми, уехавшими в тыл страны, так называемыми эвакуированными. Квартиры эти заселялись пострадавшими от взрывов. Таким образом, квартирный вопрос оказался довольно легко разрешимой проблемой. У большинства жилая площадь даже увеличилась. Предоставляемые квартиры были меблированными, так что и в этом отношении люди были если не совсем довольны, то всё же удовлетворены.
