Под немцами - [165]

(бывший капитан Красной Армии), начальник разведки — капитан КАФТАЕВ[852], начальник полиции — ПЛАСКОБОЙНИК[853], командир 1-го полка — майор ГАЛКИН[854] (бывший младший лейтенант Красной Армии), командир 2-го полка — майор ТАРАСОВ (бывший лейтенант Красной Армии)[855], командир 4-го полка — майор ФРОШИН[856], командир 5-го полка — капитан ФИЛАТОВ. Численность полков — 3500–4000 человек, гвардейский батальон из местных.

ГЛАВА VII. РУССКИЕ В ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ

Л. В. Дудин Нацистская Германия глазами советского доцента [857]

Фюрер предусмотрел все возможности, и окончательная победа Германии обеспечена.

И. Геббельс

Я приехал в Берлин в середине 1942 года. Это был момент наибольших успехов Германии в этой войне. В Африке Роммель[858] подходил к границам Египта, а в России завершалось очищение от советских войск Керченского полуострова[859] и подготовлялось грандиозное окружение трех армий[860] Тимошенко под Харьковом. Звезда Гитлера приближалась к своему зениту, и ничто не предсказывало близкого и страшного конца его грандиозных планов. Берлин в то время был действительно столицей Европы, и многим казалось, что в самом скором времени он станет столицей всего мира. Германия и Япония были увенчаны славой непрерывных побед, их военное могущество представлялось непреодолимым. На их небе, казалось, не было ни одного облачка, а небо их противников было все затянуто грозовыми тучами. Гитлер для немцев был полубогом, вершащим судьбы народов на целые тысячелетия вперед, и одно мановение его руки сотрясало весь мир. Кто мог представить, что всего три года спустя над крышей рейхстага будет развиваться советский флаг, а под развалинами пылающей имперской канцелярии будет лежать обугленный труп Гитлера?

Берлин в то лето имел вид совершенно мирного города, и даже не верилось, что на востоке Европы шла смертельная борьба и широким потоком лилась человеческая кровь. Магазины еще были полны первоклассными товарами, и многое можно было достать даже без карточек. Театры и кино были переполнены настолько, что достать билеты можно было только за несколько дней, и то с большими трудностями. Курфюрстендамм и Унтер ден Линден[861] в вечерние часы бывали запружены тысячами элегантных мужчин и дам в вечерних туалетах и дорогих мехах. Среди мужчин преобладали военные, отпускники и штабные центральных военных учреждений в новых, хорошо сшитых формах, с обязательными кортиками и даже узкими и длинными штабными саблями. Армия победителей блистала своей прославленной прусской выправкой, чистотой и образцовой дисциплиной. Изредка попадалась желтая форма Африканского корпуса Роммеля. На обладателей ее смотрели с особым уважением и восхищением: это была гордость германской армии, наследники египетской армии Наполеона[862].

Метро (U-Bahn) и городская электрическая железная дорога (S-Bahn) были переполнены, и на вокзале Фридрихштрассе во всех направлениях лился такой громадный человеческий поток, которого я не наблюдал даже в Москве на станции метро «Охотный ряд». По многим линиям поддерживалось напряженное автобусное сообщение, и только автомобилей на улицах видно было очень мало; на многих, некогда наиболее оживленных улицах Берлина можно было совершенно спокойно ходить по середине мостовой. В этом наиболее явственно сказывалось влияние войны. Рестораны и кафе во все часы дня были переполнены нарядной публикой, говорившей главным образом о том, как хорошо можно было поесть до войны. Мне приходилось много раз бывать в разных ресторанах в обществе артистов, художников, музыкантов, журналистов, писателей и ученых, и самой излюбленной темой разговора бывали всегда жареный гусь или отбивная котлета. Это тоже было влияние войны. Почти каждый вечер радио передавало очередное чрезвычайное сообщение германского Верховного командования о новой победе, но эти сообщения стали привычными, вызывали гораздо меньший интерес и оживление, чем известие о том, в каком ресторане дают сегодня к ужину вино.

Несмотря на войну и на затемнение, уличная жизнь Берлина продолжалась до глубокой ночи. Английские и американские самолеты тогда еще залетали редко и небольшими группами[863], и немцы верили словам Геринга, что противнику никогда не удастся совершить крупного налета на Берлин. Рестораны официально работали до 11 часов вечера, но еще долго после полуночи в них можно было встретить постоянных гостей, допивающих запретные для других вина всех стран Европы и шумно возвращавшихся затем по своим домам. Часто почти до рассвета можно было слышать песни запоздавших ночных гуляк и видеть в садах и скверах обнявшиеся любовные парочки. Отпускники с фронта не хотели терять времени даром.

Мне, как и другим, кто впервые вырвался за пределы Советского Союза, многое казалось непонятным и невероятным заграницей и в Германии в частности[864]. Мы продолжали смотреть на все советскими глазами и преломлять все явления в свете привычной советской призмы. Нам было странно наблюдать спокойную посадку в трамваи и автобусы, без обычной у нас давки, толкотни и ругани, и казалось совершенно невероятным, когда кондуктор сходил на остановках и помогал женщинам вносить в вагоны коляски с маленькими детьми. У нас отводились специальные места для женщин с маленькими детьми, но сколько труда стоило уговорить какого-нибудь нахала встать и освободить такое место. В Германии таких особых мест не было, но женщинам и старикам не приходилось стоять, им уступали места без напоминания. Гораздо позже, уже перед самым концом войны, грубость и хамство господствовали и в германских поездах и трамваях, но это было уже вызвано нечеловеческим напряжением и усталостью всего народа