Под маской - [2]

На самом деле она лишь намекнула, что у Мацауатля могут быть могущественные враги. А я был слишком занят мыслями о маске и потому не стал задавать наводящих вопросов.

Моя ошибка. Как я смогу помочь ей, если не в состоянии управлять собственными чувствами?

Китли слегка шевельнулся в попытке пожать плечами:

— Ее сын Мацауатль молод и высокомерен, к тому же его считают выскочкой. Но он стал мне отцом по оружию, он взял меня в плен и позволит взойти на небеса к Солнцу. Все остальное меня не заботит.

— Вот как? Если у Мацауатля есть враги, они могут навредить и тебе тоже, — сказал я. — Может быть, они прокляли тебя только для того, чтобы выставить его глупцом.

— Чтобы его возлюбленный сын по оружию не смог взойти на жертвенный алтарь? — в голосе Китли звучала горечь. — Они трусы, вот и все.

— Я знаю. Но пока мы не выясним, кто они, мы не сможем наказать их.

Я замолк, потом спросил его:

— Когда ты впервые заметил признаки болезни?

— Сначала она поразила ноги. Теперь я вообще не чувствую тела, если не считать шеи.

Я не владел лекарским искусством, и его недуг, если только он не был вызван колдовством, был выше моего понимания.

— Ты даже не догадываешься, с чем это связано? — снова спросил я.

Он яростно затряс головой:

— Нет. Смотри сам. Месяц назад меня здесь не было. Что бы тут ни происходило, я тут ни при чем.

Я видел, что он не врет и ничего не знает. Но ни мне, ни Учимитль это ничего не давало.

Значит, проклятие.

— Есть кто-нибудь, кто позаботился бы о тебе? — спросил я.

Китли посмотрел на меня с едва сдерживаемым возмущением:

— Конечно. Мацауатль знает, как надо обращаться с пленником.

Воины. Вечно они спешат оскорбиться. Это было бы забавно, не будь положение столь серьезным.

— И никто ничего не заметил?

Китли покачал головой:

— Спроси их сам. За мной присматривает старуха по имени Шоко. Она приносит еду, слухи, словом, все, до чего я сам не могу добраться, пока лежу здесь.

Он снова разозлился. Наверное, для молодого, полного сил мужчины не было худшей участи, чем заболеть и оказаться прикованным к постели.

Я еще раз осмотрел его, но ничего нового не узнал. Он и в самом деле был парализован; проклятие, судя по всему, постепенно охватывало его тело. Но выявить его причину я так и не смог. Точно так же я не смог убедить себя в том, что недуг, поразивший Китли, не затронет еще кого-нибудь из обитателей дома.

Я попрощался с ним и покинул комнату, не дождавшись ответа. Охватившее меня беспокойство становилось все сильнее.

Что происходит? В чем замешана Учимитль?

* * *

Шоко нашлась быстро. Я спросил о ней у раба-привратника, и он указал мне в другой конец дворика, на дверь с неяркой гладкой занавеской, сотканной из кактусовых нитей. Перед дверью пожилая женщина, стоя на коленях, дробила маис каменным прямоугольным пестиком.

Шоко подняла на меня взгляд, и ее глаза расширились:

— Господин…

Я оборвал ее:

— Ответь мне на несколько вопросов. Китли считает, что ты можешь что-то знать.

— Господин Китли? — Шоко кивнула. — О его болезни?

— Да.

— Не знаю уж, смогу ли помочь, — ответила Шоко, слегка скривившись. Она отодвинула ступку и встала, не отрывая взгляда от земли. — Все случилось так внезапно. Однажды утром он просто не смог встать.

— И ты ничего не заметила? — у меня было такое чувство, словно повторяется наш разговор с Китли. Иными словами, что я хожу кругами.

— Нет. Я всего лишь рабыня, господин. Я не вижу колдовство и не говорю с богами, как ты.

В голосе Шоко звучало благоговение, обычно испытываемое простолюдинами по отношению к жрецам. Едва ли оно могло упростить мне задачу. Я вздохнул. Ничего нового я тут не узнаю, так что можно вернуться к Учимитль и расспросить ее.

Но затем я вспомнил о маске.

— Ты давно живешь здесь?

— В этом доме? Лет пять, наверное. Меня подарили на свадьбу хозяину.

— Тогда ты хорошо здесь всех знаешь. Хозяина и хозяйку, — сказал я и тут же прикусил губу. Вопрос не имел никакого отношения к расследованию и был слишком личным. Не стоило бы его задавать. Но я никак не мог выбросить маску из головы. — Когда Учимитль начала носить маску?

Шоко ответила после короткого молчания:

— Четыре года назад. После того, как господина Тлалли нашли мертвым в его комнате, — теперь она говорила почти шепотом, низко наклонив голову, так что я не мог видеть ее лица. — Он был добрым человеком, но она вышла за него замуж только из-за его положения.

Как бы я хотел опровергнуть это обвинение! Но я помнил то утро, когда Учимитль сказала мне, что выходит замуж за Тлалли — вскоре после того, как я вернулся из школы-кальмекака, горя желанием рассказать ей обо всем, что узнал там. Ее гнев стал для меня неожиданностью. Точно так же я не ожидал, что она станет хвастаться подвигами своего будущего мужа или насмехаться надо мной из-за того, что я решил стать жрецом.

Слишком уж она гордилась его доблестью. Напоказ, я бы сказал. Позже, когда я немного успокоился и снова обрел способность думать, я вспомнил, что она всегда старалась держаться рядом со мной, ближе, чем дозволялось правилами приличия. Еще вспомнил тот день, когда она танцевала в честь бога цветов, одетая в белое хлопковое платье; она раскачивалась под грохот барабанов, яростная и прекрасная, и никто из танцовщиц не мог с ней сравниться. Это для тебя, так она мне сказала, когда я поздравил ее. Я танцевала так только потому, что ты был там.