Под крыльями — ночь - [56]

На обратном пути, на средней высоте, мы скоро вошли в облака, и полет продолжался по приборам. Обстановка была спокойной, расслабляющей.

Но вот началось обледенение. Нужно было включить антиобледенитель, управление которым находится у штурмана.

— Штурман! — позвал я.

Ответа не слышно. Я снова позвал — опять ни звука. Чем он так увлекся?

Энергично опускаю нос самолета, затем беру резко ручку на себя.

Человек, сидящий в носовой кабине, обыкновенно довольно чувствительно воспринимает подобные эволюции корабля.

— Штурман!

— Я вас случаю.

— Предупреждаю, если зовет командир, бросай все свои дела и отзывайся.

— Есть, товарищ командир!

— Включи обледенитель.

— Есть!

Обледенение было очень интенсивным. Антиобледенитель обслуживал только винты и ветровые стёкла, остальные части самолета покрывались льдом. Наконец недалеко от дома мы вышли из облаков, но ледок всё же привезли с собой на аэродром. По пути использовали все средства навигации, необходимые при вождении самолета вслепую.

Задание выполнено успешно, и после полета всякие сомнения штурмана рассеялись. Но Самыгин сам подошел ко мне.

— Вы меня извините, товарищ командир. Когда вы меня звали, я молчал не потому, что был занят. Я просто уснул.

— «Просто уснул»… Вы знаете, что значит в воздухе уснуть?

Если штурман «просто уснул» или другой член экипажа — это еще полбеды. Летчик тряхнул самолетом — мертвый проснется. А если летчик «просто уснет» — он может больше не проснуться.

Я уже рассказывал, как мы боролись с сонливостью, но иногда она побеждала. Бывало, ведешь машину на обратном пути — всё тихо, спокойно. Сидишь за штурвалом, посматриваешь на светящиеся стрелки. Все, как солдатики, стоят на своих местах. Мысли плывут свободно, сменяя одна другую. Расслабляешься, впадаешь в легкое полузабытье. Внезапно в уши резко врывается шум моторов, которого ты до этого совсем не слышал. Руки судорожно сжимают штурвал, взгляд на приборы — фосфоресцирующие «солдатики» разбежались кто куда, почувствовав свободу, и ты начинаешь их собирать снова. Хорошо, если сразу сообразишь, кто из них куда убежал.

Несколько секунд, а самолет, опустив нос, круто меняет режим, теряет высоту и выводит летчика из дремы.

Иногда, чтобы не уснуть, приходилось искусственно усложнять полет: расстраивать синхронность работы моторов, а потом снова налаживать её, изменять шаг винта. Бывало, мы просто пели или слушали музыку приводной.

Короче говоря, сонливость в полете была делом обычным. Нет ничего удивительного, что мой молодой штурман в своем первом продолжительном полете не выдержал и «просто уснул».

16 апреля мы получили задание уничтожить склад горючего в г. Данциге. Погода на маршруте была неустойчивой, поэтому на всякий случай нам, как запасную цель, указали Кенигсберг. Её должны были бомбить другие экипажи.

И на этот раз я решил взять штурманом Самыгина. Теперь в штабе полка не возражали против его полета. Возражал только Рогозин. В прошлый полет они с Ковалем прекратили выполнение задания из-за плохих метеорологических условий, и теперь Рогозин хотел снова лететь в составе своего экипажа.

— Ничего, отдохни, Георгий, — сказал я. — Для тебя это просто очередной вылет, а для молодого штурмана — наука, опыт. Слетаю с ним еще разок. Для разнообразия.

Мы с Самыгиным подробно разобрали все недостатки, допущенные в предыдущем полете, и тщательно подготовились к очередному. Должен сказать, что с молодым штурманом мне даже понравилось летать. Его рвение, энтузиазм передавались и мне, я как бы переживал возвращение собственной молодости.

Запасная цель была открыта. Висели САБы. Рвались бомбы, от образовавшихся пожарищ город застилало черным дымом. В небе шарили прожекторы, рвались на разных высотах зенитные снаряды. Медленно шарит широкий, но неяркий луч прожектора, синхронно связанного со звукоулавливателем. За ним послушно прощупывает пространство целая серия тонких, ярких лучей. Вот широкий луч зумирает, а остальные, как по команде, устремляются в указанную им сторону, скрещиваются в одной точке, и в центре этого светового узла поблескивает силуэтик самолета…

Не раз и мне приходилось попадаться в это грозящее гибелью скрещение лучей. Впечатление такое, будто бы тебя внезапно выставили на всеобщее обозрение, а вокруг тысячи устремленных на тебя злобных вражеских глаз. Понимаешь, что тебя видят, в тебя целятся, по тебе стреляют, и нет никакой возможности защищаться, — только уйти, ускользнуть от слепящих лучей. Время останавливается, а вместе с ним останавливается и движение, и ты будто зависаешь в воздухе…

На сей раз мы не участвовали в сражении над запасной целью, смотрели на происходящее со стороны. Как в кино. Она оставалась справа. Мы шли дальше, нам предстояло бомбить основную цель.

Пролетев немного дальше, мы заметили впереди ниже нас сплошную облачность. Интересно, открыта цель или закрыта? И я решил идти на основную цель, а если она закрыта — возвращаться и на обратном пути бомбить запасную.

Летели мы почти на предельной высоте и, подлетая к цели, обнаружили, что она полностью закрыта облаками. Что ж, теперь со спокойной совестью можно возвращаться и бомбить запасную. Мы развернулись и легли на обратный‘курс. Но природа сыграла с нами злую шутку.