Под крыльями — ночь - [41]

Вот этот по-своему оригинальный полет и наводит на размышление. Что легче? Полет туда, к цели? Или полет обратно? Ну, конечно, легче полет обратно, скажет читатель. Самое трудное осталось позади. Цель обнаружена. Бомбы сброшены. Самолет и экипаж целы, с каждой секундой аэродром посадки приближается, самолет после сбрасывания бомбового груза облегчен и всё более облегчается по мере выработки горючего. Ясное дело — домой лететь легче. Ну, а если рассуждать от обратного? Полет к цели — полет в неизвестное. В каждом полете приходится заново прокладывать маршрут во всех, отношениях — это верно. Но в любую минуту при усложнившихся условиях я могу полет прекратить и возвратиться обратно. Самолет перегружен. В любой момент я могу отыскать подходящую цель, сбросить бомбы и таким образом облегчить самолет и благополучно лететь домой.

В нашем же случае, когда мы летели обратно, со всей ясностью было доказано, что полет обратно значительно труднее полета к цели. Метеообстановка до предела усложнилась, а полет прекратить нельзя: «возвратиться назад» не существует. Нужно лететь только вперед. Каждая извилина маршрута удлиняет его, каждую секунду тает горючее. Полет проходит на предельной высоте, снижаться в неизвестность, да еще над территорией противника, не рискнешь, а полет на большой высоте связан с кислородом. Кислород кончится — волей-неволей спускайся вниз. Возможно обледенение, а антиобледенитель тоже кончился. Соки жизни полета — горючее — тоже на исходе, а ты еще у Минска. У земли расход горючего повышен, но облака тебя прижимают к земле, к земле, занятой врагом, где тебя легко могут сбить.

И когда приземлились на своем аэродроме с осушенными бензобаками, мы на собственном опыте испытали, что легче: полет туда, к цели, в глубокий тыл врага или полет обратно, домой, на облегченной машине.

В эти дни полк облетела радостная весть. Приказом Верховного Главнокомандующего нашему 748-му полку авиации дальнего действия присвоено высокое звание Гвардейского, а всему личному составу — звание гвардейцев. Отныне полк будет именоваться 2-м гвардейским, а к званию каждого военнослужащего добавлялось слово «гвардии». Гвардии рядовой, гвардии сержант, гвардии подполковник… Высокая честь для каждого из нас.

А 11 сентября 1942 года состоялось торжественное вручение полку гвардейского знамени. Член Военного совета дивизионный комиссар Г. Г. Гурьянов поздравил нас и пожелал всему личному составу новых побед во славу Родины. Комиссар торжественно передает знамя исполняющему обязанности командира полка майору В. Ф. Тихонову. Коленопреклоненный полк повторяет за своим командиром волнующую клятву гвардейцев.

Затем состоялся парад. Торжественная клятва — мстить врагу за пашу Родину, за погибших в сражениях боевых друзей, за лишения наших семей, детей, стариков, — произнесенная при вручении гвардейского знамени, запомнилась на всю жизнь. Она сопутствовала нам во всех сражениях с ненавистным врагом до самой победы.

Полеты в глубокие тылы фашистской Германии всколыхнули-взбудоражили всю общественность. Малоизвестная доселе авиация дальнего действия приобрела мировую известность. О её деятельности стало известно и нашим союзникам. Авторитет нашей авиации намного вырос в глазах советских людей. Участников полета на Берлин приглашали на предприятия, в учреждения, школы, госпитали. Всем хотелось посмотреть своими глазами на тех, кто дерзнул преодолеть огромное расстояние оккупированной фашистами территории и нанести удар по самому логову врага — Берлину.

Приведу такой случай. 13 сентября намечался отдых, и я отправился в Москву — навестить свою квартиру. Встретил соседа. Он любезно пригласил меня отобедать по месту работы. Я согласился. Зашли в маленькую столовую, и пока сосед хлопотал с заказом, я просматривал газеты. В «Правде» была напечатана корреспонденция о вручении нам гвардейского знамени. Там упоминалась и моя фамилия.

— Посмотри, Григорий Карпыч, о нас пишут, вот и снимок нашего полка.

Сосед стал просматривать газету и, обнаружив там мою фамилию, резко повернувшись, спросил:

— А разве ты летал на Берлин?

— Летал, а что?

— Да чего же ты мне раньше не сказал?

Бросив завтракать, он куда-то исчез. Я позавтракал и снова принялся за газету, по тут возвращается Григорий Карпович и торопливо зовет:

— Пойдем.

— Куда?

— К наркому. Он мне дал задание во что бы то ни стало найти живого летчика, бомбившего Берлин, и привести к нему. «Я хочу, говорит, посмотреть своими глазами, из чего сделаны те смельчаки, которые летали бомбить фашистское логово в то время, когда немец стоит под Москвой».

Заходим в кабинет. Навстречу нам встает и выходит из-за стола Петр Георгиевич Москатов. С приятной улыбкой на лице он подходит ко мне, берет за обе руки и чуть ли не по-гоголевски произносит:

— Ну-ка покажись, какой ты человек, и с чего ты сделан, если бомбил Берлин. Дай взгляну на тебя. Давно я ждал этой минуты.

Я представился уже с непривычным пока новым званием: «Гвардии майор Швец по вашему приказанию явился». Петр Георгиевич усадил меня в кресло и до мельчайших подробностей расспрашивал о жизни, боевой работе, о дальних полетах и особенно о полете на Берлин.