Под крылом - океан - [3]
От КДП к летному полю вела вниз по сопке длиннющая, с пятью переходными площадками, лестница. По сторонам вдоль всей ее длины сверкали серебрянкой трубчатые перила. Внизу, у последней ступеньки, стоял автобус с дверцами нараспах: Миловидов одной ногой стоял уже в автобусе. Вязничев спускался следом.
— Вадим Петрович! Поехали со мной! — крикнул он Миловидову.
Миловидов поглядел через плечо с явным сомнением: приказывает или предлагает?
— Переходи в мою машину! — повторил Вязничев с заметным напряжением в голосе. Значит, не просто командирская любезность.
Едва захлопнулась за Миловидовым брезентово-железная дверца газика, машина сразу взяла разгон. Они выехали на рулежную полосу. Белые пунктиры осевой линии, словно дождевые капли, срывались с верхнего обреза ветрового стекла к нижнему.
— Меня озадачил твой вопрос на предполетных указаниях, — не оборачиваясь, сказал Вязничев.
— Товарищ полковник, — обиделся Миловидов. — Ну что за двусмысленные толкования инструкции! Читай одно, а в голове держи другое. Я за четкость и ясность!
Вся служба у Миловидова шла на волне успеха, никогда и ни в чем ни сучка ни задоринки. С первого захода поступил в академию, закончил ее с отличием и сразу стал комэском. Кто для него Глебов, недавний комэска без академического образования? Доморощенный самоучка, благодушный, и не ему бы стать заместителем командира полка, а Миловидову.
Над людьми, над их отношениями, думал Вязничев, стоит само дело. От этой печки и надо плясать.
— Хоть один самолет в мировой авиации приживался в небе с первого исполнения? — спросил он.
— Не знаю. Сколько самолет летает, столько и ведутся доработки. Естественно, вносятся изменения, поправки в инструкцию. Что здесь неясного?
Впереди показалась групповая стоянка, а на ней, как в парадном строю, — готовые к немедленному вылету самолеты.
По-хорошему сейчас бы прямиком катить к морю, присесть на выброшенный штормом, отполированный, как слоновая кость, кряж и завести под теплым солнышком неторопливый разговор. Почему бы и не посидеть? До вылета еще сорок минут.
— Держи прямо, — сказал Вязничев шоферу. — На залив.
— Командир, я в первом залете… — засобирался на заднем сиденье Миловидов.
— И я в первом, — коротко взглянул на него Вязничев. — Успеем. Перед вылетом полезно дать глазу простор.
Аэродром лежал у моря. Взлетно-посадочная полоса тянулась вдоль горной гряды. Гряда эта, вроде глухой стены замка, внешним полукольцом выпирала в залив, а бетонка пересекала внутренний двор от одного крепостного рва до другого. Взлетали на море и садились с моря, никогда не забывая, что по обеим сторонам полосы возвышаются ярус за ярусом сопки.
Посмотреть на аэродром сверху, так взлетная полоса, как по ученической линейке, отторгала от материка небольшой полуостров, соединяя северный залив с южным. Вот эта выступавшая в море боковина и создавала неожиданные и непредсказуемые помехи полетам, вызванные внезапными изменениями ветра по силе и направлению, или, как говорил синоптик, ломкой ветра.
В прибрежных районах, как известно, климат муссонный. Зимой ветры свистели над полосой, с материка на море, летом — с моря на материк, а в переходный период как попало. Точно заигравшиеся котята, гоняли потоки вокруг сопки туда и обратно; не считаясь с прогнозами озабоченного синоптика. «На сей раз ничего не могу поделать!» — только разводил он сокрушенно руками, как будто в другой раз что-то значил в произволах «небесной канцелярии».
С утра на берегу было тихо. Небо и море сходились под углом двумя зеркально-голубыми плоскостями по четкой линии горизонта. Над изломами сопок поднималось солнце — как вылущивалось из распадка стеклянным шариком, раскаленным до прозрачно-малинового свечения.
— Миловидов, мы идем первыми!
Вязничева можно было понимать и буквально. Похоже, до них сегодня еще никто не успел побывать на берегу. По урезу моря, по дуге вдоль песчаной косы, расположилась колония белых чаек, розовевших на солнце. Часть из них зашла в мелководье. Но все птицы стояли неподвижно, будто дремали, греясь в первых лучах солнца. При появлении людей ближние чайки взлетели на море, пунктиря лапами по воде, дальние, осторожно вскинув головы, по-гусиному отходили дальше, берегом.
— Самолеты вертикальных взлетов и посадок, — сказал Вязничев, — начинают еще не летать, а подлетывать. Испытатели закончили первый, исследовательский, этап, мы продолжаем его проверкой жизнью. Никто не лишает нас права делать свои выводы и давать практические рекомендации. Я не против споров и дискуссий. Но не на предполетных же указаниях! — повернулся он к Миловидову. — Пожалуйста, решай спорные вопросы в рабочем порядке.
— Почему? А если предполетные указания даются вразрез с букварем? — Миловидов ни толики вины не брал на себя.
Летал Миловидов отлично. Этого у него не отнимешь. То, что другим давалось с трудом, у него получалось играючи. Плохо только, что и Миловидов это понимал.
— Нам надо искать такие варианты, чтобы летали все — и молодые, и неопытные, и средних способностей. С запасом надежности.
— Согласен, командир. Но сначала надо научить правильно летать! Надо уметь правильно летать!
Виктор Лесков — военный летчик, капитан авиации Военно-Морского Флота. Служит на Дальнем Востоке.Любовь к литературе, к творчеству привела его в Литературный институт им. М. Горького, который Виктор Лесков закончил без отрыва от службы. В 1975 году в журнале «Октябрь» напечатан его первый рассказ. За повесть «С высоты полета», опубликованную в журнале «Знамя», В. Лесков удостоен диплома Всесоюзного литературного конкурса им. Н. Островского «Корчагинцы 70-х».«Серебряные стрелы» — первая книга молодого писателя.
Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».