Астроном смотрел на окружающие нас механизмы с таким выражением, с каким древние язычники подходили к своим идолам. В его взгляде читалась робость и благоговение.
— Что же вы делаете с накопленными фактами! — спросил я.
— Как что? Мы их храним.
— Ну, а потом что?
— Да что же с ними делать. Ведь, чтоб рассмотреть и изучить фотографии, снятые хотя бы этим инструментом в то время пока мы с вами разговариваем, надо затратить по меньшей мере целый год. Человеческий ум слишком слаб, а жизнь слишком коротка для того, чтоб можно было разобраться хотя в ничтожной части бесконечных записей о вселенной, которые непрерывно делают эти механизмы. Было время, когда ученые пытались еще справиться с приливом фактов и осветить теориями и гипотезами горы растущего сырого материала, но теперь мы не можем и мечтать о таких попытках. Если вы спуститесь в подвалы под холмом, то можете целый день бродить в узких переходах между горами печатной и исписанной бумаги, и тогда самая мысль о том, чтоб возможно было — я не говорю изучить, а только рассмотреть эти материалы, покажется вам проявлением безумия. Мы копим факты и больше ничего!
Кругом слышалось слабое жужжание от вращающихся дисков и казалось, что действительно на эту обсерваторию надвигаются волны невидимого прилива, затопившего науку и превратившего ученых в прислужников бездушных мертвых механизмов.
По узкой винтовой лестнице мы поднялись на металлическую узорчатую площадку, повисшую между двумя медными трубами, как сорочье гнездо. Хоккей усадил меня на стул и предложил взглянуть в отверстие трубы.
— Комета еще не успела окончательно образоваться. Она находится в периоде роста. Не смотрите очень долго, если не хотите испортить себе зрение.
Я наклонил голову к искрящемуся стеклу и увидел картину, которую не забуду до конца жизни.
На черном фоне неба ярко горело красное трехугольное пятно; вокруг него кружились вихри искр. Казалось, что там была метель; страшная буря взметала хлопья огненного снега и создавала из него причудливые образы; лучей у кометы еще не было, но по сторонам её тянулись узкие голубоватые линии, изгибавшиеся как пряди водорослей в текущей воде.
Я видел творение. Испытывал такое чувство, как будто присутствовал при создании картины великого мастера и никогда потом комета не производила на меня более сильного потрясающего впечатления, чем в этот момент. Как и все остальные жители Гелиополиса я редко смотрел на небо, — скучное, холодное, немое с медным отблеском от электрических солнц, оно давно утратило для нас всякую тайну. Красное пятно кометы и вихри, крутящиеся вокруг него, показались мне огненным знаком, смысла и значения которого я не понимал, но смутно угадывал. Точно чья-то огненная рука чертила на небе непонятный иероглиф, и в этом иероглифе заключался приговор земле. Когда я поднял глаза от стекла, то не мог рассмотреть ни площадки, ни Хоккея, который стоял около меня.
— Может быть еще она и минует землю, — равнодушно сказал Хоккей, — тут всегда возможны ошибки, тем более что вычисления делали не мы, а наша математическая машина.
Но я уже знал, что столкновение неизбежно, уверенность эта создалась во мне как то разом и ее ничто уже не могло поколебать. Странно, что когда комета стала видима простым глазом, то такая же уверенность явилась у всех людей несмотря на то, что правительство принимало все меры для успокоения населения.
При помощи Хоккея я спустился по винтовой лестнице и через несколько минут вновь был над дикими полями, окутанными лиловым вечерним туманом. Вода в прудах и озерах казалась черной, с пронзительными криками носились птицы, холодный ветер нес тучи мелкой пыли над высохшей землей, далеко впереди над Гелиополисом горели огни электрических солнц и свет их казался мертвенно-бледным.
Недалеко от города с нами случилось небольшое несчастие; в машине что-то сломалось и пришлось быстро опуститься. Мы оказались на поляне, освещенной огнями Гелиополиса. С одной стороны тянулся глубокий овраг, в котором шумел невидимый ручей, а с другой, стояло наполовину разобранное строение, окруженное поваленной изгородью. Пока машинистка возилась около аэроплана, я сделал несколько шагов по направлению к оврагу и почти наткнулся на человека, сидевшего на срубе колодца. По одежде я сейчас же увидел, что предо мной один из тех людей, которые не окончательно еще порвали связь с городом и жили частью в диких полях, частью в отдаленных грязных предместьях. Когда этот человек поднял голову и внимательно посмотрел на меня, я увидел, что он или болен, или давно голодает.
— Что вы здесь делаете? — спросил я, чтобы сказать что-нибудь.
Бродяга пожал плечами.
— Не понимаю, почему вы задаете мне этот вопрос, но если вас это может интересовать, извольте: я вышел за город, чтобы увидеть комету.
— Вы ее еще долго не увидите: пройдет дней десять, а то и больше до того времени, когда ее можно будет различить невооруженным глазом.
— Вот что! — с оттенком сожаления сказал бродяга, — а я думал, что дней через десять все будет кончено и от всего этого, — он неопределенно показал рукой вокруг себя, — останется куча пепла. Впрочем может быть это новая выдумка ученых шарлатанов и плутов из квартала Веры.