Под гнетом страсти - [100]

Отпевание и погребение произошло в Новодевичьем монастыре в присутствии Анжелики Сигизмундовны, рыдавшей навзрыд, и близкой к умопомешательству Ядвиги Викентьевны Залесской, и доктора Петра Николаевича Звездича, глубоко потрясенного как повестью жизни Анжелики, рассказанной ему ею самой, так и событиями последних дней.

Когда гроб с останками несчастной молодой женщины опустили в могилу, засыпали ее землей и над ней вырос буквально целый холм живых цветов в венках и букетах, Анжель все еще без слезинки в остановившихся глазах, с одним и тем же, как бы застывшим выражением лица, подняла рыдавшую, распростертую перед могилой Ядвигу под руку, довела ее до кареты и, распростившись с Петром Николаевичем молчаливым крепким пожатием руки, отправилась домой.

Вернувшись в опустелую квартиру на Зелениной улице, наполненную той тягостной атмосферой пустоты, которая появляется в домах, когда из них только что вынесен покойник, Анжелика Сигизмундовна заперлась в своей комнате и несколько часов не выходила из нее.

В восьмом часу вечера она появилась с запертой шкатулкой в руках в комнате Ядвиги, одетая в дорожное платье.

— Я сегодня уезжаю, и уезжаю навсегда! В этой шкатулке все мое состояние в сериях и бумагах на предъявителя. Отныне это все твое — мне ничего не нужно! — сказала она своей старой няньке, ставя шкатулку на комод и кладя около нее ключ.

Немного успокоившаяся Ядвига смотрела на нее вопросительным взглядом, но выражение лица ее старшей воспитанницы не располагало кого-либо, особенно Ядвигу, знавшую ее с детства, задавать вопросы. Она только просто спросила:

— На что мне эти деньги?

— Употреби их на добрые дела в память несчастной Ирены.

Старуха вместо ответа зарыдала.

Через два часа поезд Варшавской железной дороги уносил из Петербурга Анжелику Сигизмундовну Вацлавскую.

Она ехала в погоню за убийцей ее дочери, как она называла князя Сергея Сергеевича Облонского, о маршруте отъезда которого она имела точные сведения.

Весь ее багаж состоял из небольшого ручного сака.

По приезде в Варшаву, прямо с вокзала, повинуясь какому-то инстинкту, она поехала на Крюковское предместье, в «Европейскую» гостиницу.

— В каком номере остановился князь Облонский? — спросила она по-польски швейцара совершенно уверенным тоном, точно Сергей Сергеевич сообщил ей свой адрес и назначил свидание.

— В третьем! — отвечал швейцар.

— Он один?

— Его дочь занимает номер рядом.

Спокойной походкой взошла Анжелика Сигизмундовна по лестнице в бельэтаж и постучалась в третий номер.

— Войдите! — раздался спокойный голос князя.

Она вошла.

Был поздний час вечера. Князь сидел за письменным столом и рассматривал какие-то бумаги. Обернувшись на шум отворяемой двери, он увидел даму, всю в черном, с густой вуалью на лице, которая стояла к нему спиной и поворачивала ключ в замке номерной двери.

Сергей Сергеевич встал и пошел навстречу странной посетительнице.

Они встретились на половине комнаты.

Гостья откинула вуаль.

Он узнал Анжель.

От неожиданности встречи он вздрогнул, но вскоре привычное самообладание одержало верх, и он спросил, хотя отчасти и деланным, но презрительно-ледяным тоном:

— Что вам угодно от меня?

Губы Анжель скривились в злобную усмешку.

— Моя дочь умерла — я приехала казнить ее убийцу!.. — гробовым голосом произнесла она.

— Ирена… умерла… — мог только проговорить князь и, инстинктивно предчувствуя неминуемую опасность, стал беспокойно озираться и попятился от Анжелики Сигизмундовны.

Это его движение не ускользнуло от нее, глядевшей на него в упор.

Она быстро вынула из кармана револьвер.

Грянул выстрел, и Сергей Сергеевич, пораженный, как и первая ее жертва, прямо в сердце, упал бездыханный на бархатный ковер приемной.

Предсмертная судорога продолжалась всего несколько минут.

Около запертых дверей номера произошло движение — раздался стук.

«Я не дам себя еще раз вывести публично на позор из-за второго встреченного мною на жизненном пути подлеца! Я не должна опозорить оглаской и память Ирены!» — мелькнуло молнией в голове Анжель.

Грянул другой выстрел, и бездыханный палач упал на труп казненного им преступника.

На другой день все варшавские газеты были наполнены описанием кровавой драмы, происшедшей в третьем номере «европейской» гостиницы.

Особенно отмечен был тот факт, что оба выстрела по своей меткости были, видимо, сделаны спокойной, не дрогнувшей рукой.

XX ВМЕСТО ЭПИЛОГА

По телеграмме, данной княжной Юлией, нельзя сказать чтобы чересчур потрясенной трагической смертью ее отца, к которому она за последнее время питала страшную злобу, в Варшаву приехали граф и графиня Ратицыны, а с ними и Виктор Аркадьевич Бобров, которого княжна с непоколебимой твердостью в голосе перед гробом отца представила своей сестре и ее мужу как своего жениха.

Гроб с прахом убитого князя был перевезен в Петербург и после отпевания в Александро-Невской лавре, на которое собрался весь великосветский Петербург, давно узнавший из газет о финальном акте драмы, начавшейся на вечере у «волоокой» Доры, положен в фамильном склепе князей Облонских.

Ядвига Залесская распределила огромное состояние Анжель по разным благотворительным учреждениям Петербурга и, продав свой дом, приняла православие и была пострижена в монашество в Новодевичьем монастыре под именем Досифеи.