Под флагом ночи - [23]

— У вас и так есть преимущество — ваша неуязвимость, — ответила она. — Незачем давать вам еще одно.

— Как угодно. Исход нашего поединка все равно предрешен. — Лав театрально зевнул. — Просто абордажные сабли наносят порой поистине ужасные раны, а я не хотел бы вас изуродовать: ведь женщине никогда не бывает безразлично, как она выглядит, даже если женщина мертва. Кроме того, я не хотел бы причинять вам лишних страданий.

«Как бы не так», — подумала Энн. Она прекрасно знала, что человек, получивший глубокую рубленую рану, умирает в считанные часы от болевого шока или от потери крови. Те же, кого проткнули шпагой или рапирой, могли промучиться день или больше, прежде чем отдать Богу душу, так что в этом смысле абордажная сабля была оружием более гуманным. Впрочем, коль скоро она не собиралась получать никаких paн, слишком задумываться об этом не стоило. Повернувшись к Константайну, валькирия отсалютовала ему шпагой:

— Помни, Тоби! Ты должен верить! — И, не дожидаясь ответа, Энн повернулась к Лаву: — Я имею честь атаковать вас, сэр!

Лав даже не попытался отступить в сторону. Он просто стоял, держа саблю на плече, и улыбался, сверкая своими мелкими, белыми зубами. Солнце было уже почти в зените, и Энн подумала, что капитан должен обливаться потом в своих черных бриджах и камзоле, но на его коже не выступило ни капли влаги, а короткие волосы хотя и блестели от фиксатуара, выглядели совершенно сухими. Вероятно, решила она, все дело в том, что он неуязвим: раз у ему подобных не течет кровь, так, может, они и не потеют, однако в подобном случае Лав должен был бы просто свариться заживо, как краб в скорлупе, а между тем ее противник был абсолютно свеж и, похоже, не испытывал никаких неудобств.

— Ну, мисс Бонни, постарайтесь. Покажите, на что вы способны! — подзадорил ее капитан. — Ведь когда настанет мой черед показывать способности, вы будете выглядеть очень бледно.

Не успел он договорить последнюю фразу, как Энн бросилась вперед и сделала выпад. Удар был так силен, что шпага, уткнувшись в грудь Лава, выгнулась дугой, а сам он попятился. Энн могла бы продолжать в том же духе, но ей не хотелось попасть под ответный удар, поэтому, она стремительно отступила. Лав тем временем выпрямился, но атаковать не спешил. Вместо этого он рассматривал проделанную острием шпаги дырку в камзоле.

— Прекрасный выпад, мисс Бонни, просто прекрасный, — проговорил он, лениво растягивая слова. — И точный. Если бы я не был неуязвимым, вы бы проткнули меня насквозь. Хотите попробовать еще раз? Не беспокойтесь, я не собираюсь вас убивать… пока не собираюсь. Ваше тупое упрямство меня забавляет, так что я не прочь посмотреть эту комедию еще немного.

Но вместо того, чтобы повторить выпад, Энн упала на колени и подняла глаза к небу.

— Помоги мне, Пресвятая Мария! — воскликнула она. — Я покаюсь во всех своих грехах, только не дай мне умереть здесь!..

Константайн шагнул вперед, чтобы встать между Энн и Лавом, но Полубородый схватил его за руку.

— Нет, мистер, — сказал он чуть ли не с грустью. — Это ее битва, и мы не должны вмешиваться, чем бы ни кончилось дело.

— Честное слово, Тоби, твоя подружка меня разочаровала, — хихикнул Лав, презрительно глядя на Энн, — Она сильна и быстра, и она могла бы быть достойным противником, но ей недостает того, что зовется бойцовским духом. Жаль, что я не смогу поставить точку в этой истории, не испачкав кровью мой единственный приличный камзол.

Он шагнул вперед и поднял, саблю, собираясь нанести сокрушительный удар, но за мгновение до того, как клинок опустился, Энн швырнула капитану в лицо пригоршню песка. Она целилась в слегка приоткрытый рот Лава, по опыту зная, что попавший в горло песок выводит противника из строя гораздо быстрее, чем когда он попадает в глаза, к тому же в данном случае Энн преследовала вполне конкретную цель.

И она не промахнулась. Капитан Лав поперхнулся, закашлялся и схватился левой рукой за грудь. Стараясь выплюнуть песок, он широко открывал рот, а Энн только того и надо было. Проворно вскочив на ноги, она нанесла удар, которому научила ее Мэри. «Сейчас поглядим, действительно ли ты неуязвим не только снаружи, но и изнутри!» — подумала она, с такой силой вонзая шпагу ему в нёбо, что кончик клинка пробил кость и едва не обломился.

Эдмунд Лав с размаху сел на песок, изумленно выпучив глаза. Крови еще не было; слышалось лишь хриплое бульканье, но потом изо рта его выплеснулась ярко-алая струя — выплеснулась и потекла по облепленному песком подбородку. Лав схватился за лицо, все тело его судорожно вздрагивало, каблуки башмаков взрывали песок. «Ну конечно!.. — подумала Энн, глядя на этот странный танец. — Мерзавец еще никогда не испытывал настоящей боли и не умеет терпеть». На мгновение ей стало почти жаль врага.

Лав умер не сразу. Ему удалось даже подняться на ноги, и он, пошатываясь, двинулся к своим людям, издавая невнятные хлюпающие звуки и отчаянно размахивая руками, знаками показывая им, чтобы они ему помогли. Но пираты лишь пятились от него в полном молчании, их лица были суровы и враждебны. В конце концов Лав бросился к Константайну и остановился перед ним. Несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор. Константайн был совершенно неподвижен, Лав раскачивался из стороны в сторону, но не отрывал взгляда от лица бывшего любовника. Энн так и не поняла, что произошло между двумя мужчинами, хотя ей и показалось, будто Константайн произнес вполголоса несколько фраз. В следующую минуту Лав круто развернулся на каблуках и принялся выписывать по пляжу кривые восьмерки, все больше приближаясь к морю. Потом колени его подогнулись, он упал лицом в неглубокую воду у самой линии прибоя. Энн поспешила к нему и, поставив ногу ему на затылок, вдавила голову капитана Лава в податливый влажный песок. Быть может, ей не удалось задеть мозг или артерию, но он все равно умирал от болевого шока и кровопотери. Энн ясно видела это, но рисковать не хотела, поэтому встала второй ногой на его спину между лопатками и прижала противника к земле всем своим весом. Капитан Лав в последний раз дернул ногой, руки его сжались в кулаки и… расслабились. Набежавшая волна вскипела вокруг его головы и отступила, оставляя на песке клочья розовой пены.