Под чужими звездами - [26]
— Синьор Педро, полицейский, который упал, заговорил по-немецки. Что, немец, что ли? — боясь произнести слово «убил», спросил я старика.
— Ничего удивительного, — ответил он, отламывая кусочек лепешки. — Здесь много немцев, бежавших из Германии после великого разгрома. Они пригодны только для службы в полиции или надсмотрщиками на плантациях. У нас, в Бразилии, да и в Аргентине, предприниматели и плантаторы охотно берут их на работу.
Мы еще долго разговаривали со старым Педро, пока не заснули тут же на циновках, утомленные бурными событиями дня.
В доме Розиты никто не сидел без работы. Сам Педро Сандес служил сторожем на табачной фабрике, после того как двадцать лет простоял у станка на этой же фабрике синьора Гомеца. Там же в сигаретном цехе работала Розита. Придя вечером домой, она долго и мучительно кашляла. Розита простаивала у станка по десять часов, получая за это жалкие гроши — всего несколько крузейро. На табачной фабрике работали в основном женщины и подростки. Им платили меньше, чем мужчинам. Третий член семьи — десятилетний Мигуэль — целыми днями пропадал на набережной Байре-Маре, на пляжах Копакабаны: чистя обувь господам. С ящиком и щетками он шнырял по набережной, предлагая господам свои услуги, выдерживая жестокую конкуренцию со стороны других сорванцов, чтобы заработать несколько монеток на килограмм тапиоки, из которой Розита пекла хлеб.
В трущобах у подножья Пан-де-Ашукар не хватало воды. Здесь дороже всего ценилась вода. По утрам к редким водопроводным колонкам тянулись очереди. Подростки, женщины, маленькие дети с бидонами, кувшинами, ведрами и кастрюлями долгими часами томились в ожидании, когда наконец тоненькая струйка воды наполнит и их посуду.
Обитатели фавел не были пришлыми людьми. Все они здесь и родились и жили, редко покидая свои жалкие жилища. Мужчины работали на фабриках и заводах или в порту. Девушки служили горничными, прислугой и продавщицами в богатых кварталах. Вечером они возвращались в свои хижины. Здесь не было электрического света, водопровода, чистых тротуаров и прохладных садов. Люди жили бедно, скудно. Розита считалась богатой невестой. У нее было три платья и даже туфли на высоких каблуках и старинная, бережно хранимая кружевная накидка, передаваемая от матери к дочери.
Забастовка продолжалась еще две недели. Уже бастовали все портовики на побережье. Наконец правительство и предприниматели пошли на уступки. Это была большая победа бастующих.
Жизнь в порту снова ожила. Гордые своей победой докеры приступили к работе. Я тоже смог бы работать грузчиком или матросом на портовом буксире, но меня искала полиция. Конечно, европейца среди смуглых южан, да еще не знающего местного языка, сразу бы обнаружили. Дальше оставаться в Рио-де-Жанейро было опасно. Тогда друзья из стачечного комитета препроводили меня тайком на шхуну «Санта Роза», и я распростился с Педро Сандесом и Розитой.
Хозе о чем-то поговорил с капитаном шхуны, обнял меня на прощание.
— Ты был настоящим товарищем. Эх, если бы все янки были такими!
Я хотел сказать, что я не янки, но тогда бы Хозе спросил, почему я не еду в Россию. Как бы объяснил я это моим друзьям? Мне было жаль расставаться с ними. Многих я даже не знал по имени, не понимал их языка, но всегда чувствовал доброжелательность и внимание с их стороны.
13
Как бы таясь чего-то, «Санта Роза» покинула залив и, подняв паруса, ходко стуча мотором, пошла к северу. Скоро исчезли огни Рио-де-Жанейро. Океан искрился, волны с шипением отходили от носа, светясь на гребнях и угасая. Я на корме любовался бесконечно колыхающейся равниной. За бортом шхуны бесчисленными гнездами ярких точек загорались волны, то тускнея, то вспыхивая, незаметно теряясь вдали.
Снова океан. Все прекрасно и ново, хотя уже не раз повторялось. Ни капитан, ни команда не интересовались мной, не расспрашивали ни о чем, и это избавляло меня от объяснений. Целыми днями я стоял у фальшборта под натянутыми парусами, отдыхая душой и телом. Вспоминал Родину. Думал о дядюшке Дюшане. О своих друзьях. Помнил я и Клару, часто думал о ней. Из Рио послал ей письмо в Нью-Йорк, но ответа не успел получить. Мысли о Кларе беспокоили меня. Как там она живет? Я мечтал о встрече, но в Штаты ехать пока было бессмысленно и невозможно.
Впереди пока неизвестность.
Я простился со шхуной в совершенно неизвестном мне рыбачьем порту. Все было чуждо мне и непонятно. Но все же посчастливилось поступить на танкер матросом, и я доплыл до Пуэрто-Кабельо. Небольшой, в зарослях тропической растительности городок сбегал к океану узкими улочками, стянутыми поперек веревками на вторых этажах. На веревках победно развевалось выстиранное белье.
Опять начались поиски работы. Деньги, которые мне дали друзья из стачечного комитета, иссякли, как я ни старался экономить. Спал я на набережной под колючим кустарником в компании таких же бездомных горемык — уволенных моряков, спившихся бродяг и местных безработных. Все было, как везде, лишь с той разницей, что полиция не трогала нас. Все казалось здесь проще. Солнце всходило прямо из океана, и можно было до бесконечности вот так сидеть на берегу, подставляя тело палящим лучам. Можно наслаждаться покоем, если бы не этот проклятый живот, вечно хотевший лопать. Настает утро, и подавай ему хотя бы маисовую лепешку. А где ее достанешь? Ох, эти лепешки из маиса! Их очень трудно заработать. Кое-как перебивался я случайной поденщиной на причалах и на погрузке банановозов на рейде. Так прошел месяц, другой. Я оборвался, похудал от голодовок и бродил, едва волоча ноги.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.