Под чужим знаменем - [56]

Глава одиннадцатая

Много страху натерпелся в тот день Мирон Осадчий. Спрыгнув с воза, он стремительно метнулся в толпу, затерялся в ней, понимая, что здесь ему в случае погони будет легче схорониться. Почувствовав себя наконец в безопасности, он нервно скрутил цигарку, стал размышлять: «Домой?.. Домой не следует, а ну как чекисты что-то пронюхали и уже ждут меня в засаде?..» Оксане он тоже не очень доверял, молчаливая она стала, замкнулась, слова лишнего не скажет… «И все же переждать у Оксаны спокойнее», – решил он. Придавив каблуком начавшую жечь пальцы цигарку, нырнул в ближайшую подворотню, юркнул между времянок и сарайчиков, теснившихся во дворе, перелез через забор и вышел на соседнюю улицу. Несколько раз оглянулся. Нет, никто не шел за ним. Окончательно успокоившись, тихими переулками, проходными дворами, минуя центр, к вечеру добрался до Куреневки.

В маленьком дворике по-вечернему пахли цветы, а за задернутым занавеской окошком теплился мирный свет. Неслышно ступая, вошел в сени. Здесь пахло сухой травой, пылью и молоком.

Оксана сидела в горнице, что-то шила. Молча и неприязненно оглядела Мирона, запыленные его сапоги, порванные на колене штаны, осунувшееся, почерневшее лицо. Ни о чем не спросила. В затянувшемся молчании было слышно, как потрескивает в коптилке огонь и бьются в окно мотыльки.

– Кинь мне на чердак в сараюшке тулуп, подушку. Пару дней там перебуду, – угрюмо попросил Мирон, боясь встретиться с ее взглядом.

На чердаке сарая было сумеречно и сухо. Шуршал по соломенной крыше зарядивший с ночи легкий летний дождь. Время от времени Мирон смотрел в щелку, видел кусок двора, мокрых кур и Оксану, изредка проходившую по двору.

Прошло несколько дней, но ничего не случилось. Из дому тоже сообщили, что все спокойно. Понял Мирон: обошлось. А потом сюда, к Оксане, наведался дядька Мирона. Узнал о постигшей племянника неудаче. Посочувствовал.

– Куда же теперь? – хитровато прищурив глаза, поинтересовался у Мирона.

– Свет велик, – неопределенно ответил Мирон.

– И деревьев с суками много, это верно, – загадочно сказал дядька Леонтий и неспешно стал ждать, что ответит Мирон.

– При чем тут деревья? – не понял Мирон.

– А при том, что на первом же суку вздернут тебя чекисты, а то и дерево искать не будут.

– На ту сторону буду пробираться. На Дон или же на Кубань.

Мирон и сам не знал еще, куда подастся, но понимал, что уходить куда-нибудь все равно придется – не век же сидеть на чердаке!

– А гроши у тебя как? Имеются? – с несокрушимой невозмутимостью поинтересовался дядька. – И само собой, документ?

– Раздобуду, – неуверенно ответил Мирон.

– Я тебе вот что, парень, хочу сказать, – лениво тянул свое дядька, – коль ты и взаправду от красных деру дать собирался, то есть люди, они-то тебе прямо и укажут, куда и к кому. Деньги заплатят и бумаги, какие надобны, выдадут.

– Ты, дядя Леонтий, не темни, – начал вскипать Мирон, и глаза у него сузились в непримиримые щелки, – ты прямо выкладывай.

– А я и говорю прямо, – обиделся дядька Леонтий или сделал вид, что обиделся. – Людей этих знаю, говорил тебе в прошлые разы о них. Ты – человек бойкий, такие им нужны.

– Где они, эти люди? – неприязненно спросил Мирон, понимая, что никакого другого выхода у него все равно нет.

На следующий день дядька познакомил Мирона с Бинским. Бинский объяснил, что он будет работать у него связным, сказал ему пароль, дал адреса людей, которые проведут его по цепочке до Харькова, растолковал, к кому надобно будет Мирону обратиться. Под вечер с запрятанным в подметку сапога письмом повеселевший и все же настороженный Мирон отправился к линии фронта.

В пути Мирон в полной мере хлебнул хлопот и понял, для чего нужен связному острый слух, далекий глаз и быстрые ноги. Все пришлось испытать ему – и прятаться, и убегать, и притворяться то слабоумным, то увечным. И все же удача не обошла его и на сей раз – он благополучно добрался до Харькова.

…Капитан Осипов, получив от Мирона письмо, тут же отправился для доклада к полковнику Щукину.

– Вести из Киева, господин полковник! – без стука, что означало чрезвычайность сведений, войдя в кабинет, доложил он. – Получено сообщение от Сперанского. У них провал. Чекисты арестовали штабс-капитана Загладина, но в перестрелке он погиб. Так что более или менее все обошлось благополучно.

– Что означает это туманное «более или менее»? – не поднимая головы от бумаг, иронично и строго спросил Щукин.

– Провал не коснулся Киевского центра, – невольно подтянулся Осипов. – Ведь со смертью Загладина нить, ведущая к Центру, оборвалась.

– А как чекисты вышли на Загладина? – все так же не поднимая головы, продолжал задавать вопросы Щукин.

– Сперанский пишет – случайно. Во время транспортировки оружия.

Щукин настороженно постучал костяшками пальцев по столу, оторвал наконец взгляд от бумаги и, сурово посмотрев на Осипова, сказал, отделяя каждое слово:

– В случайность не верю.

Осипов растерянно молчал. Он, как это часто бывало с ним, ощутив холодок опасности, мгновенно принял точку зрения полковника.

– Что еще сообщают? – спросил Щукин.

– Напоминают о деньгах.