Под чертой - [12]

То есть над тем, что на Западе удлинившаяся, благодаря медицине и просто культуре ухода за телом, жизнь стала давать в итоге преимущества, недоступные самым энергичным молодым – если, конечно, в пору своей молодости старики удосужились задуматься о старости.

Геронтократы – это пожилые, ныне правящие миром. Но сегодняшняя западная геронтократия – иное явление, чем правление стариков по типу брежневского политбюро. Современная геронтократия – это феномен парадоксального роста находящихся в руках стариков акций, бизнеса, недвижимости, который создает им не просто преимущества перед работающими молодыми людьми, но недосягаемые преимущества. Помню, некогда в Лондоне я был потрясен, узнав, что мама английского коллеги получает пенсию в 250 фунтов (нынешние 12500 рублей). Я тогда вообще много чем в Англии был потрясен – и стаканчиками кофе с крышечками, продающимися навынос, и открытием, что моя зарплата, $50 тысяч в год, уходит почти вся на налоги, транспорт и жилье, представлявшее собой комнату в общежитии с удобствами в коридоре, на полу которой теннисный мяч начинал катиться. «Ты маме помогаешь?» – спросил я коллегу абсолютно в русском духе, готовясь сочувствовать: его зарплата не сильно обгоняла мою. Но он, усмехнувшись, ответил, что его мама – богатый человек. Квартира в Лондоне, дом в Оксфордшире. Сдает и то, и другое, а сама живет на вилле в недорогой Испании, – там, кстати, и климат лучше.

И вот тогда, памятуя про любопытную Варвару, я сунул нос в пенсионерскую экономику и обнаружил удивительную вещь: старики питались кровью молодых. Простейшие расчеты показали, что лондонец со средним лондонским доходом никак и никогда не мог купить средней лондонской квартиры (аналогично, кстати, в Париже и в Москве. Средняя зарплата в Москве 38 тысяч рублей. Банк не выдаст ипотечный кредит, если надо выплачивать больше трети дохода – для двоих это 25 тысяч рублей в месяц. Хорошей ставкой по ипотечному кредиту являются 15 %. Возьмите калькулятор и сосчитайте, когда средняя московская семья полностью расплатится за кредит за «трешечку» в Жулебино ценой 6 миллионов. Должно высветиться «никогда»).

Так происходит оттого, что люди стали жить долго, и квартиры в их собственности стали находиться тоже долго, – так долго, что, дорожая быстрее инфляции, с годами превратились в сверхтовар, производящий рентный капитал. Ну, разделите мысленно все товары на амортизируемые (просто товары) и растущие в цене (сверхтовары). Первые – это одежда, автомобили, техника. Вторые – недвижимость, драгметаллы, иногда акции и предметы искусства. Даже если в стране нулевая инфляция, она отражает сумму разного изменения стоимостей: удешевления просто товаров и удорожания сверхтоваров. Допустим, сверхтовары дорожают на 3 % в год. Уже на второй год образуются проценты на проценты, а через четверть века стоимость удваивается. В результате же невиданного прежде массового удлинения жизни старики превращаются в собственников-миллионеров, стригущих купоны с недвижимости, акций и проданного на аукционе Ван Гога. А молодые довольствуются Ван Гогом в музее и горбатятся на пожилых, – в надежде, что, когда станут пожилыми сами, будут точно так же эксплуатировать молодых. Кстати, горбатиться молодые должны и потому, что богатых неработающих стариков все больше, а бедных трудоспособных молодых все меньше. (Тут на записи телепрограммы неожиданно включился депутат от «Единой России», сказав, что в питерском заксобрании процентов 80 депутатов – миллионеры или, бог его знает, миллиардеры, так что лично он за идею отмены депутатских спецпенсий: эти пенсии всех раздражают, но никого из этих миллионеров не спасают).

И вот эта-то собранная к старости собственность – она и есть настоящий пенсионный капитал. Потому что даже «однушечка» в панельном доме в спальном районе, сдаваемая на лето, проводимое в садоводстве, дает куда более надежный доход, чем любая пенсия в результате хоть самой наипрекрасной реформы.

И получается, что кто не успел, тут опоздал. И жить – и планировать жизнь – нужно так, как будто и не будет никогда никакой пенсии. И на этой оптимистической ноте съемка программы закруглилась, плавно перейдя в песню в исполнении квартета довольно лихих ленинградских бабушек – с укладками, на каблуках, в замечательных концертных платьях с позвякивающими медалями на груди.

А я, выйдя на улицу, хлопнул себя по лбу, потому что не успел сказать самое главное, – не имеющее, впрочем, никакого отношения к экономике.

Не успел сказать, что глупо измерять возраст оборотами планеты вокруг солнца. Жизнь – она ведь все же не балерина, к всеобщей радости и под немой счет зала крутящая фуэте. Куда разумнее измерять жизнь по степени интенсивности, что ли, по числу знаний, переживаний, вообще пропущенной через себя, переработанной и выпущенной наружу информации. Я давно заметил, что у людей, проживших жизнь горячо и навзрыд, отсутствуют не просто сетования на судьбу, бедность, невнимание, но и страх старости и смерти. И наоборот. У бедных стариков всегда как-то непропорционально много старых вещей, каких-то баулов, коробок, ведер, тазов, кастрюль: они держатся за них, не решаясь выбросить, потому что те играют роль свидетельств, квитанций, накладных, подтверждающих, что действительно жили – потому что больше нечем подтвердить. Как ни грустно это писать.