Под бурями судьбы жестокой… - [35]
Грустно было ему от этого решения, но пришел он к нему твердо. И с тех пор стал брать деньги от пациентов. Видимо, пришла зрелость и покорила чудесную романтику юности. И с этих пор Петр стал подумывать о расплате с ним князя.
Прежде всего нужно было узнать о здоровье молодого князя. Это можно было сделать, только побывав в Ильинском. Сведения обо всем и обо всех стекались к управляющему Пермским неразделенным имением Строгановых. Нужно было поговорить с ним.
Но не успел Петр переслать с попутчиками просьбу Волегову вызвать его на несколько дней в Ильинское, как вдруг от управляющего пришел вызов. Неужто догадался он о просьбе Петра, почувствовал ее?
Тревожно было Петру уезжать. Олимпиада вот-вот должна была родить, но и не ехать было невозможно.
Он приехал в Ильинское морозным днем, часов в пять, но зимний день короток, сумрак уже окутывал землю, и на небе так знакомо, как это бывало в детстве, обозначилась еще неяркая круглая луна.
Он размышлял, куда ехать — в здание управления? Или к родителям?
Но дорога вела мимо управления, и Петр вначале зашел туда. Как всегда, в дверях он низко поклонился управляющему, сжимая в руках меховую ушанку.
Волегов как-то поспешно вышел из-за стола навстречу Петру.
«Видно, помнит мое признание о том, как тяжко мне было стоять перед сидящим барином», — подумал Петр.
Но не потому встал и вышел навстречу ему управляющим. Другое чувство руководило им.
Он только ответил на приветствие Петра и сразу же спросил:
— Дома был?
— Нет еще…
Рука управляющего легла на плечо Петра.
— Иди. Завтра поговорим. Дома у тебя большое несчастье…
Он не сказал какое, и Петр, почувствовав, как забилось сердце и слова не складывались в связную речь, повернулся и вышел. Он заметил, как около одной из дверей мелькнули знакомые, но отступили в глубину комнаты, чтобы не встретиться с ним.
«Наверное, умер дед», — подумал Петр, и такая боль поднялась в его сердце, такое раскаяние, что он, внук, больному старику так мало уделял внимания.
Но случилось худшее: больному деду так и так пора было умирать, а он еще жил… Умерла же мать Петра Аграфена Спиридоновна. Умерла скоропостижно, от разрыва сердца, на сцене, в Перми, куда выезжал ильинский театр давать представления. Она играла роль слепой нищей, которая, от истощения свалившись под забором, умирает. На этом заканчивался спектакль.
Когда на горячие аплодисменты публики подняли занавес, артистка не встала. Занавес опустили. Подумали, что она еще не успела подняться, не вышла пока из роли. Еще раз подняли занавес, и снова она не встала… Вызвали доктора, тогда-то и выяснилось…
За три дня до приезда Петра, когда он был уже в дороге, Аграфену Спиридоновну похоронили на Ильинском кладбище, рядом с могилой дочери Евлампии.
И снова Петр сидел в кабинете управляющего и, несмотря на согнувшее его горе, так внезапно свалившееся на их семью, говорил о своих делах.
После бессонной ночи, полной горестных дум, Петр еще больше ожесточился против своей подневольной жизни.
— Ну кем же, кем? Богом, что ли, определено так: одни безвольные, бессловесные рабы, другие хозяева, имеющие право купить, продать, подарить, избить и даже убить своего крепостного? И ни перед богом, ни перед людьми ответа не держат? Ну почему же, почему так?
Это был крик души.
И управляющий так же, как сделал это прежде, остановил Петра:
— У стен есть уши. — И, понизив голос, добавил: — Не тяни с расплатой за лечение молодого князя. Мальчик здоров, а сам князь плох. Садись вот туда, — он указал на небольшой стол в углу, — и пиши письмо его сиятельству. Я обещаю доставить письмо князю в его собственные руки, посланный мой — человек надежный.
Петр колебался.
— Не откладывай. Ведь и я не всегда буду сидеть за этим столом…
Волегов не знал тогда, что досидит за этим столом до самой смерти, не знал, что переживет графиню Софью Владимировну Строганову. И когда строгановское имение перейдет к старшей дочери Софьи Владимировны — Наталье Павловне, она даст доверенность на управление своему мужу Сергею Григорьевичу Строганову, но и тот в 1864 году, приехав в имение, снова назначит Волегова управляющим. Он не знал, что на его долю выпадет проведение великого акта раскрепощения крестьян в Пермском имении Строгановых. В Ильинском наделению подлежало тогда 30 389 душ крестьян. А дворовых наделом обошли…
Петр взял бумагу, обмакнул перо в чернила и стал писать:
Ваше сиятельство! Вас смеет беспокоить известный Вам лекарь, крепостной дворовой человек графини Софьи Владимировны Строгановой Петр Яковлевич Кузнецов. В первый же день моего посещения Вас, когда я дал согласие лечить молодого князя, Вы предлагали мне деньги, от которых я отказался, ссылаясь на народное поверье, что только тот лекарь поможет больному, который будет лечить его безвозмездно.
Я знаю, что Ваш сын теперь здоров, и я согласен, Ваше сиятельство, принять за мой скромный труд то вознаграждение, которое Вы сочтете нужным определить.
Податель этого письма может и привезти мне деньги, за которые Вам, Ваше сиятельство, я буду благодарен всю жизнь.
— Ну что, Петруша, готово? — спросил Волегов.
— Готово. Но что-то так тошно на душе, что охота порвать письмо на мелкие клочья…
«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу.– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна.
«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с любопытством и недоверием.
«Они ехали в метро, в троллейбусе, шли какими-то переулками. Она ничего не замечала, кроме Фридриха.– Ты представляешь, где мы? – с улыбкой наконец спросил он.– Нет. Я совершенно запуталась. И удивляюсь, как ты хорошо ориентируешься в Москве.– О! Я достаточно изучил этот путь.Они вошли в покосившиеся ворота. Облупившиеся стены старых домов окружали двор с четырех сторон.Фридрих пошел вперед. Соня едва поспевала за ним. Он остановился около двери, притронулся к ней рукой, не позвонил, не постучал, а просто притронулся, и она открылась.В дверях стоял Людвиг.Потом Соня смутно припоминала, что случилось.Ее сразу же охватил панический страх, сразу же, как только она увидела холодные глаза Людвига.
«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:– Вот, к примеру, свет-трава!..Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве.
«… В комнате были двое: немецкий офицер с крупным безвольным лицом и другой, на которого, не отрываясь, смотрела Дина с порога комнаты…Этот другой, высокий, с сутулыми плечами и седой головой, стоял у окна, заложив руки в карманы. Его холеное лицо с выдающимся вперед подбородком было бесстрастно.Он глубоко задумался и смотрел в окно, но обернулся на быстрые шаги Дины.– Динушка! – воскликнул он, шагнув ей навстречу. И в этом восклицании был испуг, удивление и радость. – Я беру ее на поруки, господин Вайтман, – с живостью сказал он офицеру. – Динушка, не бойся, родная…Он говорил что-то еще, но Дина не слышала.
«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.– Войдите, – послышался голос Елены.Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.Елена весело рассмеялась. Вера ждала, что она удивится и будет недовольна их появлением.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.