Под бурями судьбы жестокой… - [27]
— Я очень рад, ваше сиятельство. И я знаю наверное, что болезнь ваша бесследно пройдет.
— Ты скоро придешь ко мне снова? — вдруг забеспокоился ребенок, точно предчувствуя разлуку.
— Скоро. Но и без меня вы должны верить, что будете совершенно здоровы. И все равно пить траву.
И когда мальчик ушел, Петр поклонился князю и сказал:
— Ваше сиятельство, я буду просить вас как-то извещать меня о здоровье вашего сына.
— Будь уверен, когда он вылечится и придет время расплаты, ты об этом узнаешь, — усмехнулся князь.
— Ваша светлость! Не о деньгах речь, — вспыхнул Петр. — Мне важно знать о здоровье вашего сына. Я говорил уже вам, что его здоровье для меня лучшая награда. Кроме того, я верю, что мое желание сделать его здоровым будет передаваться через огромное расстояние от Ильинского до Петербурга. Из моей избы в ваш дворец. Потому в первый же день лечения мне нужно было поглядеть спальню мальчика внимательно, чтобы представить его в постельке и передать ему мои наставления на ночь. Я ведь это делаю каждый вечер, с тех пор как взялся лечить его. В этом тоже заключается лечение. Теперь еще и разницу во времени нужно подсчитать.
Князь внимательно поглядел на Петра, и взгляд его выразил ясную мысль: «Не то колдун, не то юродивый».
— Ну, а о том, что ты лечишь моего сына, помни, Петр, знать никто не должен.
— Этого никто не узнает, — сказал Петр. — Иначе лечение не поможет.
Он поклонился князю и вышел с пылающими щеками. И это в благодарность за все! Как бы не узнали, что их светлость не побрезговал услугами крепостного! Человек, человек, как глух и слеп ты! Как ты сам обкрадываешь себя, и твоя и без того короткая жизнь на земле становится мелкой и скучной! Нет, там, в Ильинском, люди с отнятой волей живут шире, красивее, глубже!
Будь Петр немного ожесточеннее, он бы со злорадством мог сказать себе: «Князь зависит от меня так же, как я от него».
Но Петр не знал этого чувства. Он с радостью ехал на родину, любовался широко раскинувшимся небом, по-весеннему набирающим синеву. Вдыхал родные запахи земли: в бурых прошлогодних бурьянах, поднимающихся зеленых побегах трав, набухающих почках. Слушал забытое за этот год пение птиц.
А когда на заре на привале в полуголых весенних деревьях защелкал, засвистел свой гимн восходящему солнцу скворец, Петр уткнулся в рукав полушубка и заплакал горькими и сладкими слезами.
Глава восьмая
До Ильинского Петр и Софрон добрались в базарный день. В селе было по-праздничному людно. Большую базарную площадь в центре села окружали кони, впряженные в телеги крестьян и купцов, приехавших из других деревень и городов.
На сколоченных из досок мостках с навесами на случай дождя чем только не торговали! Стояли мешки с кедровыми орехами, обычными и калеными, лежали пласты жмыха, туесы меда удивляли размерами и выдумкой исполнения. Рамы сотового меда привлекали пчел, которые слетались к ним тучами. Тут же торговали деревянными изделиями: ушатами, кадками, табуретками, стульями, а дальше — свежими, отлично сохранившимися овощами, поражавшими своей сочностью и живым цветом в весеннюю пору.
Приветливо были открыты двери всех лавок. «Торговый дом» купца Беклемишева так же, как и базар, был окружен телегами приезжих, в открытые двери магазина туда и обратно сновали люди.
И Петр, может быть, в первый раз с гордостью подумал о своем селе, где почти все были грамотны. Приказом графа Александра Сергеевича Строганова, горячего покровителя науки и искусства, Ильинское приходское училище открылось раньше других в Пермской губернии, еще в 1794 году.
В 1820 году это училище имело три класса, и к нему присоединялась певческая школа, в которой было пятьдесят учеников. Из них сорок находились на господском содержании и жили в особом «столовом» доме, которым заведовал смотритель — учитель.
Село Ильинское было знаменито и духовым оркестром и хором. Регенту хора надлежало добиваться, чтобы ильинский хор усвоил себе манеру церковного придворного пения, и потому он обязан был избегать «пиэс крикливых, театральных», выбирая такие «пиэсы», которые возбуждали бы в молящихся «не смех или смутные нечистые помыслы, а благолепие, умиление, чувство сознания своего ничтожества и греховности».
Ильинцы не очень почитали церковные обряды, не были они особо верующими. Вероятно, в этом сказалось и развитое сектантство в тех краях. Православные называли эти секты старообрядческими, староверческими, кержацкими, странников-бегунов-красноверов. В имениях Строгановых, помимо православных церквей, было 14 старообрядческих часовен.
В селе Ильинском была и больница. Еще в 1820 году Софья Строганова прислала в село лекаря Ламонша, а через три года вместо него доктора медицины Николая Романовича Лейхтвельда, который женился на дочери Федота Алексеевича Волегова и, как говорится, осел в Ильинском.
Петру больше всего хотелось видеть мать. Он знал, что во время торжков театр обязательно дает представление. Петр наскоро попрощался с Софроном, попросил отвезти вещи домой и пошел в открытую дверь театра, возле которой толпился народ. Дежурил у дверей рыжий Севка. Он узнал Петра, заулыбался, показывая крупные желтые зубы.
«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу.– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна.
«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с любопытством и недоверием.
«Они ехали в метро, в троллейбусе, шли какими-то переулками. Она ничего не замечала, кроме Фридриха.– Ты представляешь, где мы? – с улыбкой наконец спросил он.– Нет. Я совершенно запуталась. И удивляюсь, как ты хорошо ориентируешься в Москве.– О! Я достаточно изучил этот путь.Они вошли в покосившиеся ворота. Облупившиеся стены старых домов окружали двор с четырех сторон.Фридрих пошел вперед. Соня едва поспевала за ним. Он остановился около двери, притронулся к ней рукой, не позвонил, не постучал, а просто притронулся, и она открылась.В дверях стоял Людвиг.Потом Соня смутно припоминала, что случилось.Ее сразу же охватил панический страх, сразу же, как только она увидела холодные глаза Людвига.
«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:– Вот, к примеру, свет-трава!..Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве.
«… В комнате были двое: немецкий офицер с крупным безвольным лицом и другой, на которого, не отрываясь, смотрела Дина с порога комнаты…Этот другой, высокий, с сутулыми плечами и седой головой, стоял у окна, заложив руки в карманы. Его холеное лицо с выдающимся вперед подбородком было бесстрастно.Он глубоко задумался и смотрел в окно, но обернулся на быстрые шаги Дины.– Динушка! – воскликнул он, шагнув ей навстречу. И в этом восклицании был испуг, удивление и радость. – Я беру ее на поруки, господин Вайтман, – с живостью сказал он офицеру. – Динушка, не бойся, родная…Он говорил что-то еще, но Дина не слышала.
«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.– Войдите, – послышался голос Елены.Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.Елена весело рассмеялась. Вера ждала, что она удивится и будет недовольна их появлением.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.